Трансмутация [СИ]

— Если вам что-то понадобится, — сказал Андрей, уходя, — вы только наберите на гостиничном телефоне «0», и я тут же примчусь.

Когда парень вышел, Макс подошел к двери и запер её электронным ключом-картой.

— Не понимаю! — пробурчал Розен. — Почему он предал меня? Я же дал ему денег.

— Ты дал ему денег, — осклабился Макс, — а я дал ему много денег.

Говорить этой гниде «вы» он уж точно не собирался. «А собираюсь ли я оставить его в живых — вот в чем вопрос?» — подумал он. Всем сердцем доктор Берестов желал сейчас одного: убить негодяя. Каковы бы ни были резоны против этого.

Макс подошел к Настасье и забрал у неё дробовик.

— Пойди — приляг, — сказал он ей.

Настасья — всё еще бледная после свалившихся на неё злоключений — опустилась на широкую, почти квадратную кровать и укрылась гостиничным пледом. А Гастон пристроился рядом на ковре. На Макса пес взирал со странным выражением: со смесью узнавания и недоверия. Пока он явно его дичился, и Макс не хотел торопить ньюфа. Один раз тому уже пришлось пережить подобный стресс: изменение своего хозяина. Так что — рано или поздно Гастон должен был признать его и в этом новом облике.

Макс выдвинул кресло и сел так, чтобы видеть всю спальню гостиничного номера целиком. «Лев Толстой» при этом словно бы сам собой шевельнулся в его руке, а правый висок Макса полыхнул болью.

— А откуда у тебя деньги, Ивар? — вдруг подала голос рыжая Сюзанна; это вопрос явно занимал все её мысли.

— Ивар теперь — мертвое безликое существо, — сказал ей Розен, но рыжая будто и не услышала его.

— Зря я тебя откачал, — раздумчиво проговорил Макс; сам того не осознавая, он уже прикидывал: будет ли слышен глухой хлопок «Льва Толстого» в соседних номерах?

— Может, и зря, — подала голос Настасья со своей кровати. — Он, похоже, еще и с колберами якшается. Уж больно быстро он устроил трансмутацию Сюзанны. Да и сейчас у него при себе капсула с экстрактом какой-то бабки. Он грозился, что преобразит меня в неё.

Голос Настасьи немного отвлек Макса от мыслей об убийстве, и он чуть повернул к ней голову, не выпуская из поля зрения двоих пленников.

Настасья не глядела на него. Она вообще старалась на него не глядеть после их объятий и поцелуя на собачьей площадке. Но, если Макс какое-то время не смотрел в её сторону, а потом вдруг поворачивался к ней, то неизменно ухватывал самый краешек её взгляда, который она тут же от него отводила. Вероятно, этот взгляд предназначался вовсе не ему: взгляд, полный нежности и невероятной боли. Не имел он права на такие взгляды Настасьи. И всё равно — его так и тянуло встретиться с ней глазами, прикоснуться к ней хотя бы мысленно.

— Я эту капсулу видел, — кивнул Макс.

Она, вместе с несколькими другими вещами из карманов сенатора, лежала сейчас на журнальном столике рядом с громоздким проводным телефонным аппаратом. Одна из отобранных у сенатора вещей и являлась тем резоном, из-за которого Макс не должен был эту гниду убивать.

— Я думаю, нам следует сдать этих двоих вместе с их капсулой конфедератской полиции, — сказала Настасья. — Там наверняка заинтересуются ими обоими.

Однако у Макса имелись иные планы. Иные — даже по отношению к тому, чтобы разнести несостоявшемуся насильнику голову выстрелом из «Льва Толстого».

— Мы, конечно, можем передать их полиции, — сказал Макс. — Но, возможно, у этого ушлепка имеется нечто, что может нам с тобой пригодиться.

— Полагаю, это у вас с Настасьей Филипповной есть нечто, что могло бы всем пригодиться, — бесцеремонно заявил Розен. — И я имею в виду не только ваш блестящий интеллект, милостивый государь.

Сенатор со своей формальной немецкой вежливостью продолжал, невзирая ни на что, говорить Максу «вы».

— Заткнись, Розен, — сказал Макс; он только теперь вспомнил, что Настасья говорила ему про какой-то диск, и пожалел, что не расспросил девушку о нем, пока была такая возможность.

Но добрый пастырь затыкаться не собирался. И про блестящий интеллект Макса он упомянул, как оказалось, совсем не в ироническом смысле.

— Ваше лицо раньше выглядело иначе, — сказал он. — И я мог бы и не догадаться, кто вы. Однако кое-что мне помогло. — Розен повернулся к Настасье: — Та записка, которую я вам показал — вы ведь соврали, что её написал ваш дед.

От ярости висок Макса снова ожгло болью: эта падаль Розен обращался на «вы» — как ни в чем не бывало! — и к Настасье. И это — после всего, что он сделал и не успел сделать с ней! Макс даже не сразу уразумел, о какой записке сенатор ведет речь. А тот продолжал вещать:

— Я знаю руку вашего деда: видел его записи в университет. И тот адрес написал не он. Однако почерк мне всё же показался знакомым. И я вспомнил, откуда. Трансмутация на почерке не сказывается. А в сенате Балтсоюза еще в 1977 году выступал именитый гость — генетик Максим Берестов. Он приезжал в Ригу вместе со своим коллегой Денисом Молодцовым и его отцом, который ту поездку и организовал. И господин Берестов лично для меня надписал тогда свою книгу — «Перерождение мира».