Транзит

Однажды вечером прошлым летом, стоя в длинных тенях на кухне в старом доме, я с дурным предчувствием сняла трубку и услышала голос Лоуренса, который звучал так, как никогда прежде. В Риме, сказал он, когда я спросила, где он. Фоном я действительно слышала шум города, но мое первоначальное ощущение, что он одинок и вокруг него бесконечные пустые пространства, на которые он смотрит с трепетом и ужасом, так и не покидало меня. Он не ответил, что делает в Риме, и я стала молча слушать его рассказ о том, что он находится на грани развода, так как хочет быть с женщиной, которую, как ему кажется, любит. Этот кризис нарастал уже несколько месяцев, сказал он, но в Риме перешел границы и стал необратим. Эта женщина, Элоиз, с ним в Риме – он там по работе, и она поехала вместе с ним, о чем Сьюзи не знает, – но на прогулку он вышел один, чтобы обо всём подумать. Во время этой прогулки он мне и позвонил. Здесь тридцать восемь градусов, сказал он. Всё кажется каким-то нереальным. Я только что прошел мимо женщины, которая лежала без сознания в грязи. Я не знаю, где я: солнце село, но на улице почему-то не темнеет. Кажется, свет идет из ниоткуда. Как будто время остановилось, сказал он, что, как я полагала, означало, что он совсем запутался и больше не видит будущего.

Это нормально, сказала я.

Я не уверен, ответил он.

Он начал рассказывать мне о книге, которую читал, – книге о Карле Юнге.

Вся моя жизнь была поддельной, сказал он.

Я сказала, что вполне возможно, что и эта мысль поддельная.

Это касается свободы, сказал он.

Свобода, сказала я, это дом, который ты покидаешь однажды и куда уже не возвращаешься.

– Господи, – сказал Лоуренс. – Господи, я не знаю, что делаю.

Но было понятно, что он уже решил, что делать.

С тех пор я особо не видела Лоуренса, но, насколько мне было известно, они с Элоиз спокойно жили вместе, и гнев Сьюзи не смог окончательно разрушить их счастья. Сьюзи позвонила мне однажды в самом начале этого процесса, чтобы рассказать свою версию произошедшего, длинную и жуткую историю, которая невольно заставляла слушателей сочувствовать Лоуренсу; она обзвонила всех друзей и родственников и рассказала то же самое. Лоуренс злился, но тихо терпел – на протяжении какого-то времени он разговаривал, стиснув зубы. Сьюзи его обобрала и затем, может и не удовлетворившись, но по крайней мере немного успокоившись, отошла в сторону. Лоуренс любил роскошь, и мне было интересно, как отразилась на нем потеря денег, но он никогда не говорил ничего, что бы предполагало, что они с Элоиз испытывают финансовые трудности.

Съехав с автомобильной трассы, я продолжила путешествие по узким, петляющим дорогам, по обе стороны от которых не было ни одного населенного пункта; они простирались вдоль темного холмистого пейзажа, окутанного плотным туманом. Иногда по встречной полосе проезжали машины, и тогда в белом тумане появлялись лобовые фары – две тусклые желтые дырки. Погруженные в дымку очертания деревьев стояли вдоль дороги, словно заледенелые фигуры. В некоторых местах туман был таким плотным, что не было видно ничего. Машина на ощупь шла вдоль дороги, иногда на неожиданном повороте почти врезаясь в крутой склон. Дорога разворачивалась неутомимо медленно и монотонно, виден был только ее маленький участок, который лежал впереди. Я могла разбиться в любую минуту. Ощущение опасности слилось воедино с почти приятным чувством предвкушения, будто какое-то ограничение или препятствие вот-вот должно было быть уничтожено, границы разрушены, а на другой стороне меня ожидало облегчение. На телефон пришло уведомление. «Пожалуйста, будь аккуратна», – значилось в сообщении. Доехав до дома Лоуренса, я дрожащими руками выключила двигатель и замерла в темноте и тишине покрытого гравием проезда, смотря на золотые, подсвеченные окна.

Через какое-то время из дома вышел Лоуренс. Его бледное лицо с вопросительным выражением заглянуло в окно машины. Он жил в длинном и низком фермерском доме со старыми, неровными кирпичными стенами, который окружал обнесенный забором сад. Даже в темноте и тумане было видно, что всё безупречно ухоженное и чистое. Уличный фонарь над дверью освещал вход большим ярким лучом света. Гравий был выровнен граблями, а кусты и изгороди ровно подстрижены. В руке у Лоуренса была сигарета. Я вышла из машины и стала ждать, пока он докурит.

– Элоиз ненавидит, когда я курю, – сказал он. – Она говорит, что от этого у нее появляется ощущение, будто в нашей совместной жизни наступил кризис. Если это кризис, – он кинул окурок в темные кусты, – тогда он затяжной.