Трапеция

— Ты прямо профессионал, — протянул наблюдающий за процессом Марио.

Джонни фыркнул.

— Я и есть. Две зимы работал тренером в фитнесс-клубе. Где я, по-твоему, набрался этих трюков? Старик-массажист меня многому научил. Тальк есть? Вот… так лучше, Том?

Томми дернулся.

— Да в чем дело? — удивился Джонни. — Ты, как кошка, нервный. Щекотно?

Марио выбрал именно этот момент, чтобы тронуть голую спину Томми кончиком пальца, и Томми подскочил, растолкав обоих локтями.

— Прекратите! — его голос сорвался на фальцет.

— Марио, убирайся, — приказал Джонни. — Ты меня нервируешь.

Парень взял одежду и послушно ушел, а Джонни выпрямился.

— Посиди минуту, Том. Я хочу покурить и кое-что тебе сказать. Вряд ли ты бы хотел, чтобы я говорил это при Марио. Сигарету?

Томми покосился на пачку и уставился в ковер.

— Нет, спасибо.

— Как хочешь. Послушай, Том, ты сплошной комок нервов. Считаешь, я не понимаю, что с тобой? Тебе, кстати, сколько лет? Пятнадцать?

— Шестнадцать.

Джонни мельком улыбнулся.

— Не думаю, что ты тут живешь затворником, но все-таки есть парочка вещей… Ты же не часто бываешь в бане или профессиональном тренажерном зале, правда?

Так и думал, что нет. Зато я бываю. Наверное, следует немного просветить тебя насчет… ага, вижу, ты понимаешь, о чем разговор.

Томми не осмеливался поднять глаз.

— Слушай сюда, — Джонни отложил сигарету. — Если тебя кто-то вот так обрабатывает, и ты ничего не чувствуешь внутри… — он сделал короткий, очень понятный жест, — то ты мертвый кусок мяса, вот и все. Это нормально. Я не гей, я не из тех парней, которые любят лапать за задницу симпатичных мальчиков. Это просто моя работа, я в ней хорош, и это ровным счетом ничего для меня не значит. А теперь, ради бога, расслабься и позволь мне тебя размять.

Чувствуя, как горят щеки, Томми перекатился на живот и уткнулся лицом в руки.

Он никак не мог взять в толк — то ли Джонни ничего не понял, то ли, напротив, понял все слишком хорошо.

Вечером накануне отъезда на зимнюю квартиру Цирка Старра Папаша Тони безжалостно прогнал все трюки. Затем Люсия тщательно осмотрела всех с ног до головы. Присматриваясь, она снова и снова ходила кругами. Щелкнула ножницами, отрезая особенно упрямую прядку, выбивающуюся из хохолка Томми; нахмурилась на обесцвеченную прядь в прическе Джонни и зачесала ее так, чтобы не было видно; конфисковала потертые напульсники Анжело и выдала ему новые; выпустила красивый локон на висок Лисс.

Они решили обойтись без костюмов. Старр, бесспорное «Большое Шоу» циркового мира, щедро снабжал свои номера, так что Сантелли намеревались выйти в аккуратной рабочей одежде. Мужчины надели черные трико, поношенные достаточно, чтобы не выглядеть слишком новыми, и рубашки, которые Люсия мастерски подсинила до белизны. Лисс носила простой розовый купальник и трико. Томми смутно понимал, что вся эта нарочитая неброскость сама по себе является высшим проявлением умения выставить номер в лучшем свете.

За ужином ели мало. В конце трапезы Папаша Тони встал и окинул взглядом длинный стол.

— Я хочу сказать, — начал он, — чем бы ни обернулся завтрашний день, спасибо всем вам. Мы… снова семья. Когда-то нас было много, а теперь я вижу, что мы можем быть вместе, как всегда. Люсия, ты сделала… как это говорят? — он нахмурился, — все возможное и невозможное. Клэй, Барбара, вы слишком юны, чтобы быть с нами сейчас, но вы увидите, частью чего сможете стать. Я не хочу произносить речей. Я скажу одно. Сегодня я счастливый человек, очень счастливый человек. Долгие годы я не был так счастлив, а завтра все мои дети будут со мной. Все мои дети — сыновья, внуки… да, и внучки тоже, Элисса.

Поверь, я знаю, в некотором смысле тебе приходилось труднее всех. Я обращаюсь и к тем, кто влился в нашу семью только недавно. Стелла, — его взгляд с особенной нежностью остановился на бледной девушке в платье цвета пламени, — я хотел бы, чтобы ты была с нами завтра, чтобы Клео увидела тебя. И

ты, Томми. Потому что, когда я смотрю на тебя, когда я вижу, как Марио учит тебя, то снова вижу, как учил собственных сыновей, и я знаю, что есть кому придти после меня, кому передать традиции, кто сможет учить полетам, когда меня не станет.

— Такого не случится еще очень долго, — резко сказал Анжело. — Не говорите так, Папаша.

— Не говорить? — Папаша Тони посмотрел на Анжело и улыбнулся. — Возможно, ты прав. Но все-таки я скажу. Люди — и ты, и я — приходят и уходят. Но наше искусство — номер, семья — продолжается. Оно больше меня, больше всех нас, верно?

Папаша поднял бокал и церемонно выпил.

— Завтра, дети. Я горжусь вами сегодня и хочу гордиться вами завтра. Я не говорю о контракте — быть может, мы получим его, а может, и нет. Это удача и бизнес. Так или иначе, покажите себя с лучшей стороны, как делали это сегодня, и я буду гордиться вами, всеми вами, cari figli, cari fanciulli…

Томми увидел, как он моргнул и тяжело сглотнул.

— Tutu, tutti… В общем… я не хочу произносить речей, — торопливо завершил Папаша и сел.

Уже в комнате, перед отходом ко сну, Марио сказал:

— Как тебе Папаша Тони и его речь?