Трапеция

Томми остался на коленях возле сундука. С одной стороны, он был доволен, что Марио еще помнит переживания и накал их первого сезона. С другой, злился за то, что парень поднимает подобные темы прилюдно, когда нельзя толком ответить, не выдав себя.

Ну и что мне полагалось отвечать?

Но между дневным и вечерним шоу Томми сделал открытие, которое полностью затмило весь гнев и замешательство. В раздевалке он промолчал. Когда поезд загружали после представления — тоже. Когда они оказались в купе, и поезд тронулся, Марио выговорил голосом, едва слышным за стуком колес:

— Иди ко мне, Томми. Вроде бы ты собирался что-то рассказать про Лоутон, штат Оклахома, а?

— Разумеется, — Томми соскользнул вниз. — Но сначала расскажу кое-что другое.

Слушай, ты знал, что Коу Вэйленд пьет? Держит бутылку в сундуке…

— Знаю. Мы брали у него виски для Анжело. И не он один возит с собой спиртное… Люсия тоже возила — если кто-то простудится, или зубы заболят.

— Я видел, как он пил, — упрямо продолжал Томми. — Пару раз. Не до отупения, но пил. И от него пахло. В прошлое воскресенье…

— Какое кому дело, что он делает по воскресеньям? Если бы всех, кто пьет по воскресеньям, увольняли, пришлось бы закрывать шоу.

— Он пил сегодня вечером. Прямо перед представлением.

Марио рывком сел.

— Стой, погоди минуту. Я знаю, что парень тебе не нравится. Я и сам его едва терплю. Но это правда, Том? Ты не выдумываешь? Не преувеличиваешь?

— Ты за кого меня принимаешь? — взъярился Томми. — Я бы не стал клеветать!

Марио нахмурился.

— Прости, малыш. Но это важно. Это серьезное обвинение. Либо ты сейчас замолкаешь, либо выкладываешь как есть.

— Я сказал, что он пил сегодня вечером. Прямо перед выходом на манеж. Помнишь, я возвращался в раздевалку перед вторым отделением?

— Я думал, ты отлить пошел.

— Да, и, кажется, в сортире кого-то вывернуло. Там воняло, а еще я поскользнулся и измазал обувь. Решил вытереть соломой, но оказалось, что на носки тоже попало. Тогда я пошел в раздевалку за новыми, а он там пил. Сразу захлопнул крышку сундука и ушел, но оставил стакан на полу. Я понюхал и… Черт, Марио, я знаю, как пахнет виски!

Марио пристально смотрел на него. Потом сказал:

— Прямо перед выходом на манеж? Перед номером?

— Да.

Лицо Марио медленно бледнело.

— Почему ты мне сразу не сказал?

— Растерялся, не знал, что делать. Не хотел, чтобы ты выходил взвинченным. Я боялся, но… К тому времени, как я вернулся, уже начинался номер, и я даже не понял, что будет хуже: сказать или не говорить.

— Надо было сказать. Я бы отказался с ним выходить.

Нахмурившись, он принялся натягивать штаны.

— Одевайся, Том.

— Хочешь поговорить с Вэйлендом?

Марио покачал головой. Когда Томми влез в штаны и кроссовки, он велел:

— Ступай в вагон для женатых и спроси Джонни и Стеллу, хотят ли они пойти перекусить в общий вагон, или мы можем придти к ним в купе. Стел сюда нельзя, а нам к ним можно. Спроси, что им больше по нраву. Скажи, что есть разговор.

Томми набросил джинсовую куртку: поздним августом жара после заката сменялась холодным ветром. Между вагонами дуло, и он поежился. В нужном вагоне он нашел двери с табличкой «ДЖОННИ И СТЕЛЛА ГАРДНЕР, ЛЕТАЮЩИЕ САНТЕЛЛИ» и робко постучал. Ему открыла Стелла, до подбородка закутанная в пушистый розовый халат.

— Томми! — удивленно воскликнула она.

Он передал послание Марио, и она сказала:

— Приходите сюда. Одеваться не хочется.

— Кроме того, — добавил из-за ее спины Джонни, — когда пытаешься что-то обсудить в общем вагоне, надо брать в учет две дюжины пар чужих ушей. Личный семейный разговор лучше устроить здесь.

Они собрались в крохотном купе. Джонни освободил полку для длинных ног Марио и умостился на маленьком складном стуле. Стелла и Томми сели на коврик — часть обстановки, которую девушка возила с собой. Каждый вечер коврик приносили в купе, и Стелла его расстилала — как она сама рассказала как-то в раздевалке, стоя перед своим сундуком. Коврик был старый, вытертый и истрепанный по краям, но, глядя на него, на стул, на вышитый шарф, прикрывающий сундук, Томми подумал: «Она устроила тут подобие дома. Как родители в трейлере у Ламбета». Ему стало интересно, только ли женщины задумываются о подобных вещах.

Джонни предложил сигареты. Марио протянул Стелле невесть где добытую коробочку конфет, которую та пустила по кругу. Некоторое время они ели крекеры с сыром и болтали о выступлении и долгом ночном переезде в Денвер.

— Ненавижу Денвер, — заявил Джонни. — Какой-то проклятый город. Это там Джон и Люсия…

— Угу, — согласился Марио. — И отца Томми тоже там порвали. Еще и Анжело досталось.

— Давайте не будем об этом, — перекрестилась Стелла.

— Что-что, а тройное я точно делать не стану, — сказал Марио. — Не знаю, что там с проклятием, но то ли отношение виновато, то ли что, а у меня дыхание сбивается.

— Точно, — поддакнул Джонни. — А у меня вечно наверху голова трещит.

— Кстати, о невезении, — начал Марио. — Что вы думаете о Коу Вэйленде?

— Между нами говоря, — сказал Джонни, — я его терпеть не могу. Но к чему ты клонишь? Он брат босса, мы от него не избавимся.