Трапеция

— У меня представление через пару часов.

Когда принесли еду, он поинтересовался:

— В армии правда плохая еда? Помню, во время войны мы вечно слышали, как их здорово кормят, даже когда мясо и сахар выдавали по карточкам.

Томми пожал плечами.

— Может, руководство считало, что нас следует закалить так, чтобы нам было все равно, чем питаться? — он откусил от сэндвича. — Когда нас тренировали, готовка была всего лишь еще одним способом усложнить нам жизнь. Ты уверен, что ничего хочешь? Мороженое? Милкшейк?

Вокруг были обшарпанные голые деревянные стены. Кто-то сунул пятак в музыкальный автомат, и из динамиков полились заунывные гитарные аккорды, сопровождающиеся гнусавым голосом.

I'm a rolling stone, all alone and lost
For a life of sin, I have paid the cost
When I pass by, all the people say
"Just another guy on the lost highway"

— Ну и старье!

— А по-моему, неплохая гитара, — отозвался Томми.

— Том, куда ты направляешься? Собираешься задержаться?

— Да я вроде как бродяжничаю, — Томми понимал, что никогда не признается Марио, что искал его. — Даже и не думал, что увижу тебя здесь.

Марио ухмыльнулся уголком рта.

— Я и сам не ожидал себя здесь увидеть, — он посмотрел на запястья Томми. — Кажется, ты сохранил форму.

— Меня спросили, чем я занимался на гражданке, и я, дурак, ляпнул, что был гимнастом. Вот и угодил в группу физической подготовки. Первые два года смотрел, как отжимаются новобранцы. Стал сержантом первого класса. Потом уехал служить в Берлин, — Томми хмыкнул. — Пытался попасть в военную полицию. Меня даже взяли, несмотря на рост.

— Тебе понравилось в армии?

— Не особенно. Надоело отзываться на Коротышку.

Томми обнаружил, что не хочет развивать эту тему. Слишком много мужских тел, шума, ора и приказов, которым приходилось беспрекословно подчиняться, потому что другого выбора не было. Железная дисциплина была и у Сантелли, но ей он следовал охотно — то было средство добиться желаемого. Армейские порядки, направленные лишь на то, чтобы руководить людьми, казались бессмысленными. Томми поразило понимание, что он несколько лет прожил эдакой марионеткой, слепо следующей указаниям. А теперь он снова направлялся куда-то по своему почину, пусть это и был всего лишь затерянный хайвэй, о котором завывал парень из музыкального автомата.

— Давай не будем об армии, если не возражаешь. Лучше расскажи о себе. Я разговаривал с Джо в Калифорнии. Он сказал, что ты давным-давно не был дома. Что ты здесь делаешь?

Марио взял чашку, попробовал холодный горький кофе и скривился.

— Я долго не летал. Ты, наверное, слышал, что Лионель порвал плечо, а я снова сломал это запястье, которое и без того задавало мне жару. Я работал в балагане, был в Мексике, потом год здесь… Слушай, давай я как-нибудь потом все расскажу, не сейчас, ладно? У меня представление.

— Да, как скажешь.

— Говоришь, ты виделся с Джо? Как там все?

— Наверное, нормально. Я больше ни с кем не пересекался.

Ага, сидел в машине, как придурок, боялся в дверь позвонить…

Уже снова на стоянке Марио сказал:

— Лучше оставь ее на заднем дворе, тут кое-кто любит по чужим машинам шариться. И вещи в трейлер отнеси, а то здесь такие молодчики есть, что собаку у слепого уведут.

Томми, пораженно нахмурившись, последовал совету. Он всегда считал цирковых очень честными, особенно по отношению к коллегам.

Вечернее представление Томми смотреть не стал — только на несколько минут задержался у выхода взглянуть на полеты. Увиденное озадачило его еще больше. После шоу Марио, переодевшись, сказал:

— Обычно мы с Реддиками вместе ужинаем, но они видели твою машину, знают, что у меня есть компания, и не будут мешать. Сейчас стоянка четыре дня, мы уезжаем только послезавтра — в Одессу. Останешься на ужин? Яичница с беконом пойдет?

— Конечно. Давай помогу.

Оба были рады возможности занять руки. Покончив с едой, они убрали посуду, и Томми, наконец, оформил свое недоумение в слова.

— Марио, я не понимаю. Я думал, ты принял решение. Потому, собственно, и ушел — чтобы ты мог выступать у Старра, на центральном ринге. Что случилось? Куда все делось? Где твоя жена, твой ребенок? И… и… — самая важная часть повисла на языке, — как ты мог так опуститься? Папаша, наверное, в гробу переворачивается.

В усталых глазах на мновение сверкнул прежний Марио.

— А какая разница? Семья раскололась. У меня остался только ты, и когда ты ушел…

Томми вскинул голову, выплескивая весь нерастраченный пятилетний запас горечи.

— Когда я ушел? В смысле, когда ты меня вышвырнул?

— Так нечестно, Том. Я умолял тебя остаться. Я просто хотел, чтобы мы на время разошлись — пока не завянут слухи…

— А что мне оставалось делать? Сидеть у тебя на шее, пока ты двигаешься к славе? Быть у тебя на содержании? Так или иначе, ты женился…

— Ненадолго, — фыркнул Марио. — Все как-то разом рухнуло. Я, Лионель, Сюзан… Ты помнишь Сью-Линн Фаррис?

— Вроде бы. Темноволосая такая, похожа на Лисс.