Трасса длиною в жизнь (СИ)

Рус не был как-то особенно груб, пожалуй, что невнимателен, да и всё. Но дело тут было, как мне кажется, не в пренебрежении. Что-то было в его прикосновениях, от чего хотелось отдёрнуться – я как бы чувствовал, что меня касается совсем чужой человек, тот, кто этого делать не должен. Чувствовал, а головой тут же понимал, что Руслан имеет на это полное право, после всего, что сделал для меня.

Я проснулся, тяжело дыша, когда эти прикосновения стали заходить слишком далеко, и, поняв, где нахожусь, торопливо огляделся – не заметил ли кто. Никто не заметил, и я снова закрыл глаза. Хотелось пить, но стюардессы куда-то пропали, и я решил дотерпеть до аэропорта.

Чувство, что я сую голову в мышеловку, не покидало меня до самого конца полёта. Когда же мы приземлились, первым делом я отправился на поиски автомата с водой, потому как жажда уже становилась невыносимой. И стоя у автомата, немного сбоку от основного пути туристов, потоком валивших на выход, я увидел его.

Рус… Не изменился. Или изменился? Не знаю… повзрослел. Стал ещё увереннее и крепче, хотя губы остались такими же капризными, а во взгляде по-прежнему было что-то от хищника, взявшего добычу в прицел.

Я обхватил себя руками, забыв о бутылке с водой, выпавшей в товароприёмник. Ощущение его пальцев на моих плечах вдруг стало таким отчётливым, как будто он уже стоял здесь, рядом со мной.

«Не могу».

Осознание было таким чётким, что я сам удивился. Я делал это десятки раз. И никогда меня не волновало, что его прикосновения не приносят удовольствия. Чёрт, да меня уже трогало столько рук, что брезговать прикосновениями одного из немногих, кто действительно меня любил, было безумием. Тем более когда Витя лежал в больнице и ждал, что я сделаю что-нибудь. Хоть что-нибудь…

Я вспомнил наконец про бутылку, вынул её из автомата и, дрожащими пальцами открутив крышечку, осушил до середины в два глотка. Убрал в сумку.

Руслан всё ещё стоял, вглядываясь в толпу. Он знал, конечно, каким рейсом я должен прилететь. Поток пассажиров уже иссяк, и в позе его – в лежавших на заграждении руках и опущенных плечах – теперь сквозило разочарование.

Я достал телефон и набрал:

«Прости. Уходи».

Руслан вздрогнул, когда где-то под пиджаком завибрировал телефон. Достал, быстро пощёлкал пальцами, листая меню, и резко поднял голову, быстрым и цепким взглядом охватывая зал. Взгляд его уставился почти в ту точку, где стоял я. Рус прыжком перемахнул через заграждение, не обращая внимания на свист и крики охраны, и рванулся ко мне.

От неожиданности я отступил на два шага назад в тень колонн, разделявших нас, но не шевельнулся, потому что даже оттуда чувствовал его взгляд, приковывавший меня к месту.

Криков стало больше, охрана выкрутила Руслану руки, и во взгляде его промелькнула такая боль, что я не выдержал. Вышел вперёд и, перебивая его собственную ругань, спокойно попросил по-английски:

- Пожалуйста. Дайте нам минуту. Я знаю, что не положено.

Таможенники переглянулись. Один из них пожал плечами, и оба, отпустив Руслана, отошли на пару шагов назад.

Руслан глядел на меня зло. Если бы нас не пасли ребята из охраны, он, наверное, пришпилил бы меня к стене не только взглядом - и был бы абсолютно прав.

- Привет, - сказал я.

- Здравствуй.

Он хотел добавить что-то ещё, но покосился на охрану и только спросил:

- Зачем?

- Рус, прости… Я думал, что смогу.

- Зачем деньги, Макс?

Я молчал.

- Для него?

Я вздрогнул.

- Откуда ты… ты знаешь?

- Я смотрю ТВ.

- Да… Понятно. Рус… Я не могу остаться с тобой. Но если ты поможешь, я всё верну.

По лицу Руслана пробежала смутная тень.

- Если бы нужны были тебе – я бы дал. Просто так. А он – пусть сдохнет.

Руслан развернулся и, не дожидаясь ответа, которого у меня не было, пошёл обратно к сканерам.

Мне будто обручем сдавило грудь. Мне казалось, что вот он, уходит мой последний шанс спасти Витю. Шаг за шагом, и я вижу его широкую, нарочито прямую спину. Но если бы я и передумал – теперь было поздно.

Я проболтался по аэропорту около часа, раздумывая, что теперь делать. Звонил даже Иришке, но, конечно же, рисунки никого не интересовали.

Умаявшись в конец, заказал билеты через интернет и, не выходя наружу, стал ждать обратного рейса в Германию. Окно получилось длиной в два часа, и назад я должен был прилететь уже вечером.

Дорога в больницу из Берлинского аэропорта заняла ещё час. К концу её я вымотался так, что уже не понимал толком, что вообще происходит. Мне самому было стыдно, но, кажется, я начинал свыкаться с мыслью, что ничего не изменить.

Так глупо, когда медицина может помочь, но ты сам ничего не можешь сделать. И совсем не хотелось понимать врача, который не мог всё своё время тратить на одного моего Витю.

У меня оставалась только одна мысль – упросить персонал всё-таки пустить меня к нему.

С этой мыслью я поднимался на этаж. С этой мыслью шёл по коридору.

С этой мыслью замер, увидев, как из палаты Виктора выходит мужчина, которого я видел всего пару раз в жизни и, встретив на улице, вряд ли смог бы узнать.