Трава-мурава

— Молчать! — заорал тут не своим голосом Сатин и стукнул кулаком по столу. Лицо у него, обычно багровое, теперь побледнело, губы дрожали. — Этого еще не хватало, — хрипло сказал он. И в наступившей тишине ясно послышался опять дрожащий, виноватый голос Прохора:

— Простите, товарищи… Больше не буду… Больше не повторится…

Глава вторая

1

Бледный треугольный штамп «Солдатское письмо», и обратный адрес — «полевая почта…». Аня еще ни разу не получала таких писем. Так вот они какие, эти солдатские письма, письма с далекого и страшного фронта!.. Но что же может написать Ане Борис Качанов? Она вспомнила того черноволосого веселого парня на станции, громко кричавшего: «Граждане, кто на Урань?» — вспомнила его лицо, черные густые брови… Нет, таких странных писем Аня еще не получала.

«…Наши доблестные вооруженные силы разгромили милитаристскую Японию, освободили многострадальный народ Кореи, и теперь потушен очаг войны и фашизма и на Дальнем Востоке. Советские воины никогда не забудут героический труд в тылу тех, кто, не зная усталости, готовили фронту новое оружие, какого нет ни в одной армии мира, и продовольствие, которого без горя хватило бойцам и на другой день. А о твоем патриотическом поступке, уважаемая Анна Петровна Преснякова, как и о тысячах тебе подобных женщин-матерях, знают в нашем полку все воины — солдаты и офицеры. Спасибо тебе, добрый человек, что протянула руку в трудное время. Кончится срок службы, вернусь домой и в долгу не останусь перед тобой, верь моему честному комсомольскому слову. А теперь у меня есть очень большая просьба к тебе, уважаемая Анна Петровна Преснякова. Если можно и если есть где снять — пришли фотографию моего сыночка. И свою, конечно, если можно и если это нетрудно сделать. Сама знаешь, проживая вдали от родных мест, соскучишься по родным. А у меня родных — только он…»

Вериного ребенка назвали Витей. Так порешили Груша и Лиза, первые его няньки. Теперь ему исполнилось уже два месяца, и Аня с Цямкаихой взяли его к себе, и вот уже неделя, как Витя находится у них. Плотная красная сыпь, которая была у мальчика на шее, на животике и на спине, уже проходит. Он стал спокойней, подолгу спит в качке, и Цямкаиха целыми вечерами сидит возле него и поет колыбельные заунывные песни. Со дня на день они ждут Бориса, а вместо того он прислал это странное письмо…

За занавеской захныкал Витя, и Аня, оставив на столе письмо, легкими и быстрыми шагами пошла к ребенку. Личико ребенка морщилось в каком-то усилии проснуться, открыть глаза, шевелились и спеленутые туго плечики, точно Витя беспомощно пытался освободиться, но стоило Ане качнуть кроватку, как он сразу успокоился. Сегодня они будут купать Витю. Они купают его почти каждый день, не то что Груша и Лиза, и вот от одного этого сыпь проходит. Правда, сначала эти ежедневные купания казались Цямкаихе лишними, вредными, да и дров много нужно, но она не смела ослушаться Аню, да и сама скоро убедилась, что это очень хорошо. Сказала даже как-то: «Может, купать бы мне и своего Алешеньку каждый-то день, так и не был бы, может, он у меня таким…» Впервые за все время, как тогда рассказала о своем исчезнувшем сыне, вспомнила его Цямкаиха. Но кажется Ане, что всякий раз, как она берет Витю на руки, пеленает ли его, сидит ли возле качки, вспоминает Цямкаиха своего сына…

Уснул опять Витя, и Аня перестала качать кроватку. «Пришлите фотографию моего сыночка…» Написал бы лучше, когда сам придешь домой», — подумалось Ане с чувством тихой досады.

Тут она заметила, что за окном кто-то прошел. Нет, не Груша, которая должна была принести молоко. Кто же идет? Аня плотней задернула занавеску, поправила волосы и, тихо отворив дверь, вышла в заднюю избу.

Это пожаловала Алда, тетка Бориса Качанова. Евдокия Павловна, как звала ее квартирующая у Алды в доме учительница Валентина Ивановна.

2

Вошла, остановилась у порога, исподлобья взглянула на Аню в белом халате и опустила глаза.