Трава-мурава

Дело в том, что в марте должны быть выборы в Советы, и вот на том районном совещании, где они только что были с Лепендиным, кроме сена и зимовки скота говорили еще и о том, что до дня выборов осталось меньше месяца, и потому «агитаторов надо держать в твердых руках и в постоянной боевой готовности». Эти хорошие слова нового секретаря райкома крепко запали в бодрую и жизнерадостную душу Ивана Ивановича Сатина, и, сам того не замечая, он на всех людей смотрел только с точки зрения будущих выборов, справедливо считая это наиважнейшим делом текущего момента. И ему не терпелось действовать — как в посевную ему не терпелось пахать и сеять, как на молотилке осенью он готов был и ночевать, так и теперь его душа горела жаждой целенаправленного и точного поступка. И поступок этот он видел в немедленном собрании всех ураньских агитаторов для того, чтобы довести до них новые задания районного комитета. «Товарищи, — скажет он, — после войны это первые выборы, и их надо провести, как положено народу-победителю».

— Ну, мужики, я пойду, — сказал он, — надо успеть Аверяскина захватить. — И, крепко стиснув руки Нефедкину и Лепендину, деловитыми мелкими шагами заторопился но дороге Прохор с Лепендиным молча поглядывали ему вслед.

— Вот ротный у нас такой же был, Жохов звать, — улыбнулся и сказал Прохор. И добавил: — Хлопотун такой, все торопился, все некогда… — и замолчал. И Лепендину ясно было, что теперь тот Жохов уже никуда не спешит…

Помолчали. И тут Иваниха крикнула от весов:

— Эй, Нефедкин, где ты там, давай загоняй, свободно!..

Они стояли за возом, поэтому Иваниха не видела их.

— Давай, поезжай, — сказал Лепендин и подал руку Прохору. — Мне тоже в правление еще зайти…

Вот и чего, кажется, хитрого тут или трудного: постояли, сказали друг другу слова-то вроде бы и посторонние, а вот разошлись совсем не теми людьми, какими встретились!.. И Прохор очень хорошо чувствовал в себе эту перемену. Он даже не сердился теперь и на Иваниху и в ее крикливом голосе не слышал злости, нет, не слышал, а наоборот — что-то такое робкое, жалкое и одинокое, так что хотелось подойти к ней и сказать: «Соседка, приходи-ко давай сегодня чай пить…»

И как потом жалел, что не подошел, не сказал — эх!..

4

Лепендин потихоньку хромал улицей в сторону правления. Если идти домой, то совсем в другую сторону, вот этим проулком. Но домой еще рано, еще дела в правлении, еще надо с бухгалтером обсудить возможность покупки семян картофеля и кирпичей — печки совсем развалились в школе, да и в правлении тоже… И бригадиры соберутся — разнарядка на завтра… Теперь не лето, не осень — с бригадирами спокойно, не психуют мужики, не отчаиваются, выгоняючи народ на работу, теперь зима, бабы дома сидят, в лес по ягоды да по грибы либо на базар с этим своим товаром не бегают. Вот опять к весне…

Да ведь и то сказать, вынесли решение на правлении: «Установить среди бригадиров строжайший порядок на ранний выход и поздний уход с работы». Это первое. А второе: «Всеми мерами пресекать безобразие в отношении уходящих колхозниц на рынок вплоть до наложения штрафов». Решение-то вынесли, это все верно, да ведь если бы не грибы, не ягоды да не рынок, то чем бы налог-то платили!.. Вот какой круг заколдованный получается, с огорчением подумал Лепендин и длинно сплюнул под ноги.

Это его необычное раздражение по поводу вещей, которые он уже как бы и замечать перестал в жизни, поднялось в нем сейчас из-за этой тягучей и надсадной боли в ноге, от которой, казалось, не было никакого спасения, никакого успокоительного лекарства. А может, какое и найдется у этой медички? — подумал Лепендин, невольно вспоминая свадьбу Щетихина и ту девушку с русыми волосами и с длинной тонкой шеей, которая сидела на дальнем конце стола рядом с толстощекой и плечистой Грушей. Медичка!.. И не то чтобы боль в ноге прекратилась, но как бы притухла, притихла. Лепендин даже улыбнулся: смотри-ко ты!.. Он постоял с минуту на дороге, косо поглядывая на маленькие, желтые от лампового света оконца в доме Цямкаихи, потом начал доставать папиросы, долго искал в просторном кармане галифе коробок спичек. «Зайти — нет?» — свербило в голове. А нога между тем отчего-то и совсем успокоилась — надо же так!.. Тогда чего же и заходить? И вскоре было уже ясно, что в медпункт и заходить нечего, а все равно в голове, как заноза: «Может, зайти?..»

И тут вдруг стукнула дверь, и на дорогу легко выбежала она сама, эта светловолосая медичка.

— Здра… здравствуйте…

Была она в белом вязаном платке, в черном пальто, туго стянутом в талии, в черных высоких валенках.

— Здравствуйте, э… товарищ Преснякова!.. — сказал Лепендин и засмеялся, потому что — умереть ему на этом месте — он ведь минуту назад и не знал, что знает ее фамилию.

— Вы ко мне? — смущенно спросила Аня, опустив голову.

— Да… Нет, — сказал Лепендин и опять засмеялся. Как мальчишка, подумал он про себя с веселым укором. — Хотел, впрочем, но в другой раз. Да и вы, я гляжу, куда-то отправились…

— К деду Туче, — сказала Аня. — Надо перевязку сделать.

— Ну! — удивился Лепендин. — Да что с ним?