Трава-мурава

Кроме того, разболелась нога, и он опасался, как бы не открылась рана, — это уже было осенью, так что с неделю пришлось лежать дома, а на перевязку ездить в районную больницу. Но теперь у них в Урани есть свой медпункт, своя медсестра, — Лепендин вспомнил белоликую светловолосую девушку, которая на свадьбе у Щетихина сидела рядом с Грушей и оттого, может быть, казалась особенно тонкой и хрупкой.

Жеребец легко нес сани по накатанной дороге. Вот уже мелькнули первые желтые огоньки в домах, запахло дымом и навозом. Когда они обочиной объехали еще три огромных воза, Сатин, который держал вожжи, спросил:

— Куда тебя, домой?

— Давай завернем к весам, — сказал Лепендин. Ему хотелось узнать, как сегодня, пока их с Сатиным не было, возили сено с Ураньжайского луга и сколько осталось. Конечно, от уполномоченного Щетихина, хотя он друг и товарищ, сено не спрячешь, да и не об этом думал Лепендин, подъезжая к весам, на которые маленькая лошадь силилась затянуть огромный воз, а о том он думал, глядя на эту маленькую лошадку, что та самая жизнь, о которой мечтал на фронте и даже здесь, когда приехал из госпиталя, еще, может, далека и едва ли хватит его срока на земле, чтобы увидеть в Урани то, о чем мечтается!..

2

На весах работала Иваниха, и в толстой фуфайке, в юбке поверх ватных штанов она была даже вполне дородной бабой, — Лепендин только по голосу ее, командирскому и пронзительному, догадался, что это она и есть, Иваниха. И покрикивала она на Феклу Нефедкину, свою соседку, которая, заволновавшись при председателе, не могла с ходу заехать на весы. И от этих окриков Фекла вовсе растерялась и не знала, что теперь и делать. Хорошо — помог Сатин. Иван Иванович взял у Феклы вожжи и твердым, властным голосом понужнул заморившуюся потную лошадку, посылая ее вперед, на последний рубеж! И лошадка, вся точно бы подобравшись, как пружина, с таким яростным усердием влегла в хомут, что застонали гужи, запели завертки, и огромный воз сена дернулся и медленно, но неотвратимо полез на взъем, на весовую, задрожавшую под копытами площадку.

— Давно бы так, — проворчала Иваниха, косо взглядывая на виновато стоявшую поодаль Феклу, — а то навалят выше глаз, будто все трудодни в колхозе хотят заробить… — И так ворча, она быстро делала свое дело: определяла вес воза и записывала в свою тетрадочку. — Поезжай! — крикнула она, записав на Феклу еще тридцать пудов, — это был сегодня ее второй воз. Кроме того, сам Прохор еще должен был подъехать и тоже со вторым своим возом. Вот на это-то и сердита была Иваниха: слишком уж жадны Нефедкины до работы, лучше других жить хотят!..

— Зачем ты на нее? — сказал Лепендин, подходя к Иванихе. — Трудодней на всех хватит…

— Да мне что! — с вызовом, громко, отвечала Иваниха. — Хоть бы все зарабатывай, да только нечего меня детями-то своими укорять — я ведь не заставляла рожать, а то сами живут — наслаждаются, а потом кто-то еще и виноват, что дети ихние есть просят?..

Лепендин, конечно, понял, что вдовую, одинокую Иваниху мучает скрытая, но жестокая зависть к многодетной Фекле, а больше ничего, да и сама Фекла, видно, это понимала и, жалея Иваниху, стояла неподалеку и молчала, не отвечала ей. Может быть, она хотела что-то спросить у председателя?

— Что, Фекла, не везешь сваливать? — спросил Лепендин.

— Куда сваливать-то — не знаю, поветь-то на конюшне да и на скотном вся уже забита…

— Но! — удивился Лепендин. — Сколько же привезли сегодня?

— Тонн шесть привезли, да еще возов пять подойдет, — сказала Иваниха.

— Ладно, раз такое дело, ставьте прямо тут возы, а завтра подумаем.

Лепендин подождал, пока поближе подойдет Сатин, и спросил у него:

— Так, что ли, Иван Иванович?

— А давай хоть так до утра, все равно темно, да и заморились наши бабы.

— Ох ты, жалельщик! — проворчала незлобно Иваниха, а Лепендин засмеялся и сказал:

— Хорошо сегодня повозили, молодцы, так что давай, Фекла, отведи маленько в сторону да выпрягай.

Фекла была рада такому приказу, потому что торопилась домой, беспокоясь о своих маленьких сыновьях, особенно о самом меньшем, Николке, оставленном на попечении двенадцатилетней Паши, а ведь Паше еще и уроки надо делать. Когда она везла сено, то в душе как бы уже смирилась с тем, что Иваниха распорядится сметать сено, если уж не на поветь, так в скирду, и от одной этой мысли уставшие руки, плечи и спина Феклы как бы деревенели — так за день-то наломалась, — а тут вон как хорошо вышло! И она поскорей, боясь, как бы начальство не передумало, отвела подальше от весов лошадь и стала распрягать. Лошадь, старая пегая кобыла Лепта, тоже обрадованно всхрапнула, и когда Фекла распускала супонь, ткнула ей в голову мягкими губами.