Трава-мурава

— Ну, это бывает, — спокойно сказала Цямка. — Да вот только чего хочу сказать… Присмотрелась я к гостье-то, да и узнала — Фроська! Ну, она сначала вроде отпирается, да ведь я еще не без глаз, не без памяти. Видит, деваться некуда, призналась. Прости, говорит, Анна. Нам, мол, уже о смерти думать пора пришла, чего старое время вспоминать, старые раны тревожить… А что я в ней растревожила? Вот она меня тревожила… — Цямкаиха тяжело вздохнула и помолчала с минуту. Потом: — Пошлет, бывало, покойный отец, царство ему небесное, работать к купцу Кабулу, а ноги мои не идут в его дом, и все, да куда денешься, идти надо… А у Кабула нас, молодых девок вроде меня, работало человек десять, работали поденно: кто на полях, кто в лавках. Лавок у него было не меньше пяти. Девушками-то мы были все молодыми да красивыми. А Кабул — такой пес… так и пялил на нас глаза, а чуть чего — и не пропустит… А дочь его, Фрося, на лицо была неказиста, а характером така зловредна — спасу нет. Это ей не понравится, то плохо. Прямо живьем съедала… Отец как-то и говорит ей: «Некрасивая ты у меня дочка, да еще злая очень. Кто тебя такую замуж возьмет?!» Не удержалась я тогда от смеха да и прыснула. Ой, батюшки! Как схватит Фрося какой-то шкалик да как в меня пустит — дринь! — только брызги посыпались. А в том-то шкалике, оказывается, кислота какая-то была ядовитая, ногу-то тут вот мне так и прожгло. Что делать? А нечего делать, доченька. К доктору сходила, он мне смазал ногу-то да расспросил, как дело было. Ну, я рассказываю, а он только головой качает: «Нет у нас управы на Кабулов таких, да, может, не за горами время…» Так вот сказал, и слова эти мне в душу запали. А Кабул?.. «Счастье твое, — говорит, — что кислота не попала тебе на рожу… Спасибо скажи Фроське, что промахнулась». Видишь как — спасибо скажи!.. А теперь вот она снова появилась откуда-то — ведь сколько лет не слыхать было, не видать… Прощенья просит, виновата, мол, перед тобой, Анна… Хлопочет, чтобы церковь открыли… Ох, жизнь ты людская, — вздохнула Цямкаиха, взяла вязание, и спицы тихонечко запозванивали опять.

3

Но к пасхе, как вскоре оказалось, готовился не только коллектив художественной самодеятельности во главе с Валентиной Ивановной. Правда, Семку Кержаева за несерьезное отношение к роли пришлось отстранить от участия в спектакле, и на его долю досталось только аккомпанировать хору: пели смешную песенку о том, как «Еремина Анна — черная Цыганка» ездила в гости в Поникедовку, а потом Груша на па́ру с Лизой Щетихиной пели частушки.

Хорошо тому живется,
Бригадир кому родня… —

тонким невинным голоском начинала Лиза, склоняя набок голову, а Груша подхватывала басом:

Поработает немного,
Пишет боле трудодня!..

А по залу тотчас летел шепоток:

— Про кого?.. Про кого?..

Но Лиза не давала времени на гаданья, пела дальше своим нежным бархатным голоском:

Я надену бело платье,
Вокруг школы обойду…

И Груша — нарочно грубо:

Ну кому какое дело,
Что учителя люблю!..

И еще зал гудит от смеха, а уж Семка Кержаев, отмахнувшись, растягивает гармонь, а Лиза поет:

Хорошо тебе, береза, —
У тебя зеленый лист…

И опять Груша:

Хорошо тебе, подруга, —
Тебя любит тракторист…

И до слез смеялись над такой частушкой, и удивлялись смелости артисток:

Председателя жена
В шубу нарядилася,
Только вышла за ворота —
Сразу простудилася!..

И при этом Лиза ходила вокруг Груши лебедушкой, притопывала и припевала:

Их-их-их!..

Много частушек было спето Лизой и Грушей вдвоем, но одну частушку от начала до конца спела одна Груша. Частушка была такая:

Ты, машина, ты, машина,
Ты, машина, прямо в лес…
Увезла машина милого
Далеко в МТС!..

Зал так и вздохнул: «Володька-герой!..» Все ведь знали, что Лепендин нынче уехал в МТС. Ну и Груша!.. А Лиза как ни в чем не бывало:

По деревеньке иду,
Иду, не выгибаюся,
Я люблю его, люблю,
Люблю — не отпираюся!..

Вот так пели Лиза и Груша.

Но получился и спектакль. Конечно, прежде всего пытались узнать загримированных и наряженных артистов, а потом уж по мере сил ухватывали смысл и всего действа. И вот узнали почти всех. А когда появлялась из-за кулис та несчастная женщина, которая запуталась в религиозной «паутине», то по залу пробегал громкий веселый шепот:

— Учителка!..

— Кака?

— Котора с Семкой гуляет.

— Валентиновна-то?

— Ну, она…

И так всех узнавали и дивились гриму, сценическим нарядам.