Трава-мурава

Но вот одного «героя» никак узнать не могли — попа. До того ловок он был на сцене, до того хорошо и удобно сидела на его толстых плечах ряса, и так широко, размашисто он крестился, что озадаченный народ дивился на «батюшку», а когда поп возгласил над попавшей в «паутину» бедной женщиной:

— Господу помолимся!.. — то вышло так внушительно, что в наступившей благоговейной тишине зала пробежал робкий шепоток:

— Батюшка! Каликовский батюшка, он самый, настоящий!.. — И какой-то суеверный страх даже напал на бывших в зале старух — они начали креститься.

И хотя после спектакля еще читали школьники стихи о весне, о первом громе и пели «Широка страна моя родная», но вот дальнейшие события, которые случились этой ночью в Урани, отчего-то связывались именно с возгласом на сцене «каликовского батюшки».

4

А события были такие: на улице раздался слабый мелодичный колокольный звон. Народ в зале забеспокоился. Стали оглядываться на двери, на черные окна. Тут ребячий хор допел песню, концерт был объявлен Валентиной Ивановной закрытым, и народ повалил на выход — навстречу колокольному звону, навстречу этой невиданной уже лет десять причуде. И кто-то уже дурашливо крикнул в темноте:

— Христос воскрес, православные!..

Аня выбралась из школы чуть ли не последней. Была черная теплая ночь. Под ногами людей, сбегавших с крыльца школы, чавкала водянистая весенняя земля. И вот только этот хлюпающий звук шагов, возгласы да колокольный звон, падавший откуда-то сверху, — а самих людей не было видно в чернильной темноте.

Потом, приглядевшись, Аня увидела смутно белевшую за площадью громаду церкви и поняла, что звонят колокола на звоннице, а никакого во всем этом чуда нет. И когда она это поняла, то отлетел с души и суеверный страх перед тьмой ночи, перед неведомым звоном. И она, осмелев, медленно сошла с крыльца. Правда, странно было: кто этот смельчак, что ночью залез на звонницу?..

У церкви толпился народ, тот самый, что только что сидел в школьном зале. Аня даже услышала многие знакомые голоса. А на паперти, у самых закрытых на замок дверей, мерцали какие-то странные желтые огоньки. И в свете этих неверных легких огоньков появлялись то руки, загораживающие слабое пламя от ветерка, то склоняющееся к огоньку лицо — странное, страшное от глубоких резких теней… И какое-то невнятное пенье исходило оттуда, с паперти, но Аня не могла разобрать и слова.

— Видал, чего богомолки-то наши отчубучили! — раздался вдруг совсем рядом веселый голос Семена Кержаева. — На всенощную собрались, ну и ну!..

Все было тихо, спокойно, и если бы не выкрики молодых мужиков вроде Семки да ребятишек, шнырявших в толпе, то можно было бы подумать, что люди на паперти просто ожидают чего-то, как, например, на вокзале ожидают поезд. И Аня уже хотела было идти домой, как на паперти возникло какое-то непонятное движение, желтенькие огоньки свечек задвигались, закачались, та невнятная песня, которую было невозможно понять, возвысилась, окрепла. Это был обыкновенный пасхальный тропарь, просто Аня никогда его не слышала. Слабыми, спокойными голосами старухи и бабы пели:

Христос воскрес из мертвых,
Смертию смерть попра-а-ав
И сущим во гробах
Живот дарова-ав…

Потом они плотной кучкой, прикрывая свечки ладонями, сошли с крыльца и, запев потверже свою песню, потянулись вокруг церкви. Впереди, неся в руках деревянный большой крест, увитый лентами и бумажными цветами, шла Парасковья. Никаких других знакомых лиц Аня так и не увидела. А когда эта процессия, обойдя церковь, опять столпилась на ступенях церкви, Аня выбралась из толпы «зрителей» и пошла домой. И когда она почти на ощупь шла по темной улице и видела в окнах домов тихий мерцающий свет, то было не так одиноко, потому что где есть огонек, там есть и живой человек, — так она сама себе говорила.

Глава восьмая

1

Два дня спустя после всех этих пасхальных событий в Урань нагрянуло начальство в лице председателя райисполкома Василия Павловича Андреева и районного комсомольского секретаря, или, как его привыкли называть в Урани, «наш полномочный Щетихин». Приехали они без всякого предупреждения, однако Аверяскина они врасплох не застали — он уже второй день пребывает в готовности, так как «чуял сердцем», что гости должны быть. И потому в сельсовете было чисто, красное пожарное ведро «ПИ» загодя убрано подальше за печку, а место перед крыльцом Егор подметает по два раза на день. Сам же Иван Филиппович пребывает как бы в невменяемом состоянии и ничего не желает видеть, кроме улицы, на которой может вот-вот появиться райисполкомовская коляска с высоким, широкогрудым, серым в яблоках жеребцом. И даже когда к Ивану Филипповичу обращается Захарыч с каким-то важным делом, председатель отмахивается от него, как от назойливой мухи.

И вот, как и ожидал Иван Филиппович, в 10 часов 35 минут из-за церкви на площадь вывернулся серый в яблоках жеребец. Схватив со стола фуражку, Иван Филиппович на ходу надел ее и поспешил на крыльцо.