Трава-мурава

Бабы таскают воду для стирки и для мытья окон, стен и полов, выбивают пыль из половиков, одеял и подушек, пуская по весеннему ветру легкие, еле заметные облачка. Везде суета, беготня, стук ворот раздается веселой праздничной хлопушкой на всю улицу.

Готовится к пасхе и Цямкаиха. Хотя у них в избе и так чисто — как-никак, а медпункт все-таки! — но ведь дела, если особенно захочешь, найти всегда найдешь. Кроме того, на дворе вон что делается! — всю зиму, как и раньше, Цямкаиха хлестала помои и всякий мусор прямо с крыльца, и такая гора ледяная получилась!.. А вот теперь, как тепло-то стало, и поплыло все. И ничего бы вроде такого необычного нет в этом, всегда так во всей Урани делается, но вот Аня забегала, заволновалась: ой, нельзя! Ой, антисанитария! Ой, зараза!.. А какая такая зараза, если всю жизнь так люди делают и живут?

— Да ведь колодец рядом, Анна-бабай! — убеждает Аня. — А ведь все это попадает в питьевую воду!

— Ничего вроде бы не бывало, не заметно… — слабо защищается Цямкаиха.

— Да как же незаметно! То и дело у всех животы болят. Вчера двое было, сегодня вон Федька прибегал…

Правда, это есть, это уж всегда так: весной животами люди маются… И парнишка Федька прибегал, правда, к сестренке своей Аню звал: «Помирает от живота, помогите, Анна Петровна!..»

— А почему? — продолжает Аня воспитывать Цямкаиху. — Потому что в колодцы попадает всякая грязь, всякие нечистоты, а люди пьют воду некипяченой.

Впрочем, Аня это же самое не устает говорить при каждом удобном случае, а вчера в сельсовете учинила настоящий скандал: надо провести генеральную уборку всего села, это раз, а второе — везде расклеить печатные объявления о том, чтобы люди пили только кипяченую воду.

— Ладно, — отмахивается Аверяскин, — после пасхи.

— Да вам-то что до пасхи, Иван Филиппович!

— Вы, Анна Петровна, мне не шейте, я говорю про антирелигиозное мероприятие!..

«Не шейте… — думает Аня. — Вот грубиян-то…»

2

Вечер. Аня разложила на столе лист бумаги, который дал ей Иван Иванович Сатин, и выводит кривыми красными буквами «Санбюллетень». Заголовок выглядит внушительно и строго, и Аня уже представляет, как люди будут останавливаться и читать о необходимости пить только кипяченую воду и уничтожать мух — разносчиков заразы…

Уставшая за день Цямкаиха сидит рядом, вяжет носочек для Витеньки, который сейчас «проживает» в семье Пивкиных, поверх очков посматривает на Анину работу и уважительно качает головой.

— И сколько же этот Аверяскин еще командовать будет у нас? — спрашивает Аня. Конечно, она не ждет ответа, это в ней еще не остыл гнев. — Это ведь надо!.. Такой грубиян!..

— Грубиян, — соглашается Цямкаиха.

— И все ему с рук сходит!

— Сходит, девонька, сходит…

— Но я это так не оставлю! — грозит Аня, выводя мягкий знак в конце заголовка. — Так нельзя.

— Нельзя, нельзя…

— И чего он там делает, на этом спектакле? Вроде бы у него нет там роли. Да и странно было бы, правда, Анна-бабай?

— Чего?

— Да если бы Аверяскин в спектакле участвовал.

— Да, да… Он, правду сказать, раньше-то это дело любил, боевой был парень, все на сцену лез: долой этих, как их…

— Когда это было?

— А давно, до колхозов еще. Тогда эти, как их, синеблузники были…

— Синеблузники… — повторяет Аня. Она об этом что-то слышала, но время это кажется ей таким далеким, таким древним!..

— А вот этот спектакль, доченька, чего-то бабы болтают, будто нашу Проску будут представлять. Правда — нет?

— Зачем же Проску? — смеется Аня. — Это антирелигиозная постановка.

— Ага, — соглашается Цямкаиха. — Постановка… Ну я так и думала… — Помолчала. — Вот тут как-то недавно гостья ко мне приходила…

— Гостья?

— Ну. Вроде как христарадницей прикинулась, а вышло, что на церковь деньги ходит собирает.

— Правда? — удивилась Аня.