Травести бурлеска

Жаль, что я не выслушал историю про его деда.

Но может быть, Лера знала, что он хотел мне рассказать вчера ночью.

Девушка отодвинула назад сидение и откинула спинку. Улегшись, она потянулась как кошка, улыбнулась мне, прищурив глаза.

— У тебя когда-нибудь был секс в машине? — мурлыча, спросила она и опустила ладошку на моё колено.

Я когда-то читал, что в Древней Греции, в храмах Афродиты — богини любви, хранились отрезанные фаллосы героев Эллады. Что они, якобы, в экстазе, приносили их в жертву божественной и прекрасной Афродите, подарившей человечеству возможность получать высшее наслаждение. Сейчас мне подумалось, что они на самом деле оставляли свои члены, избавляясь от них, как от того, что мешает им жить, постоянно призывая к плотским утехам.

Я взглянул на её грудь, которую Лера выпятила, изогнув свою спину. Захотел окунуться в неё лицом, зарыться и вдохнуть аромат интимности, чтобы испытать то неповторимое ощущение слияния с женским телом. В этом слиянии прочувствовать и тепло молозива, в раннем детстве растекающееся во рту первой радостью существования. И стыд от подглядывания за одноклассницами в раздевалке спортзала. И первое прикосновение к маленькой, упругой груди девчёнки, имя и лицо которой я давно не помню, но помню её девичью правую грудь, которую гладил и мял рукой в углу актового зала на выпускном школьном вечере. А потом, снежным комом накатывающие воспоминания всех тел, всех запахов, всех оргазмов, вдруг окутывают со всех сторон, проникают глубоко, насыщают густой мощной волною и схлопываются в одно мгновение воедино взрывом вовнутрь: в голове, в сердце и в пульсирующем половом члене. И наступает разрядка. Сладостная, и в то же время, опустошающая.

Но, твою мать! Сейчас мне необходимо смотреть за входом в эту грёбаную гостиницу.

— Приходилось, — ответил я, взяв себя в руки. — Но никакого удовольствия от этого не получил.

Лера недоверчиво на меня посмотрела.

— Хм. Думаю, ты врёшь. Ну, а если и говоришь правду, — добавила она, замолчав на секунду и убрав ладонь с моего колена, — то не получил удовольствия по единственной причине — ты был не со мной.

— Нет, не получил удовольствия, потому что желающих было много, места мало, а девушка была не первой свежести. По-моему я тебе рассказывал об этом.

— Нет, не рассказывал, — будто обиженно проговорила Лера.

— Наверное, так, — согласился я, — у меня в последнее время в голове каша, я путаю как людей, так и события.

— А теперь у тебя есть возможность испытать оргазм, проникнув в лучшую женщину на свете.

Конечно, она прекрасна, подумал я, даже лучше Инги, а Надежда не годилась ей даже в ложбинку межъягодичного пространства. Но не возомнила ли она себя принцессой красоты? Я видал прохожих по «Тверской-Ямской» с гораздо лучшими физиономическими качествами. Хотя, лицо — это далеко не привлекательность. Привлекательность, на самом деле — поведение.

Я вспомнил, как в далёкие годы, когда учился в одиннадцатом классе и решил заработать себе денег на мотоцикл класса «эндуро» — устроился работать санитаром в больницу. Тогда пришла на практику молоденькая медсестра Аля Ткаченко. Когда я впервые её увидел, показалось, что её физиономия — страшнее, чем жизнь Дядюшки Тома. Наше знакомство началось с того, что она запустила в меня вишнёвой косточкой, которую выстрелила из-под пальцев и попала мне в лоб. Я сделал обратное целой вишней. И посреди коридора сосудистого отделения хирургии, мы обкидывались фруктами минут пятнадцать, после одиннадцати часового отбоя для больных. Но мы-то были свободны. И улегшись в кабинете для «манипуляций» — именно так называлось помещение, где в дневное время суток, больным прокалывали ягодицы, при введении целебных растворов — провалялись всю ночь на кушетке. Мы не трахнулись с ней в полном понимании этого слова, но она держала мой член в своей ладони и, возбуждая, вовремя останавливалась, чтобы я не успел кончить. Я тогда влюбился в неё по уши. Оттеребив свой пенис весь последующий день, я не раз кончал в неё, на её грудь и на лицо, которое теперь приобрело черты неотразимости и индивидуальности, вместо грубости и мужеподобности — но лишь в фантазиях. Больше мы с ней, к сожалению, а может, к счастью, не встретились.

И, слава создателю, что я погрузился в воспоминания, забыв о Лере. Очнулся, когда та толкнула меня в плечо и спросила, о чём я думаю, взглядом указав на своё бедро, с которого она стянула короткое платье и оголила его по пупартову связку.

Я подумал, что в своих фантазиях мог пропустить важное. Лера поторопилась меня успокоить, будто читая мои мысли:

— Не волнуйся, никто из наших знакомцев не покидал здания, по крайней мере, через эти двери, — мотнула она головой, указывая на вход в гостиницу.

Вырвавшись из лужи воспоминаний, я вздохнул. И в этот момент, мне захотелось быть пьяным в драбодан, чтобы комок блевоты стоял у горла.

— Тебя что, тошнит? — спросила Лера, словно читая мои мысли. — Ты бледный, словно мертворожденный.

Я поморщился:

— Что за нелепые ассоциации?