Травма и исцеление. Последствия насилия – от абьюза до политического террора

Принятие ответственности имеет дополнительный смысл для выживших, которые сами причиняли вред другим либо в порыве отчаяния, либо в результате деградации, вызванной лишением свободы. Ветераны боевых действий, совершавшие акты насилия, могут считать, что своими поступками исключили себя из цивилизованного общества. Политические заключенные, предававшие других под пытками, или жертвы домашнего насилия, не сумевшие защитить своих детей, могут полагать, что совершили худшие преступления, чем сами преступники. Хотя они способны прийти к пониманию, что такое предательство отношений было совершено ими в экстремальных обстоятельствах, это понимание не избавляет полностью от глубоких чувств вины и стыда. Выжившим необходимо оплакать утрату своей моральной невинности и найти способ раскаяться в том, чего уже не исправить. Эта форма компенсации никоим образом не извиняет того, кто подталкивал их к преступлениям; напротив, она подтверждает утверждение выжившими своего права на моральный выбор в настоящем. Случай Рене иллюстрирует, как пациентка предприняла шаги для исправления того вреда, за который чувствовала себя ответственной.

«Рене, 40-летняя разведенная женщина, обратилась за терапией после того, как после 20 лет брака бежала от мужа, неоднократно избивавшего ее на глазах детей. Во время терапии она смогла оплакать утрату своего брака, но погрузилась в глубокую депрессию, осознав, как многолетняя атмосфера насилия воздействовала на ее сыновей-подростков. Мальчики сами стали вести себя с матерью агрессивно и дерзко. Пациентка была не способна установить никакие границы в общении с ними, потому что ей казалось, что она заслужила их презрение. По собственной оценке, Рене не справилась с ролью матери и теперь было слишком поздно исправлять причиненный вред.

Терапевт признала, что у Рене вполне могли быть причины для чувств вины и стыда. Однако она заметила, что, позволив сыновьям плохо себя вести, женщина лишь увеличит нанесенный ущерб. Если Рене действительно хочет загладить вину перед детьми, она не имеет никакого права махнуть рукой на них или на себя. Ей придется научиться завоевывать их уважение и принуждать к дисциплине без применения насилия. Рене согласилась пойти на курсы по воспитанию для родителей, чтобы компенсировать сыновьям нанесенный ущерб».

В этом случае недостаточно было просто сказать пациентке, что она сама была пострадавшей и что вся вина за побои лежит целиком на ее муже. Пока женщина видела в себе только жертву, ей казалось, что она не в силах взять на себя ответственность за ситуацию. Признание собственной ответственности по отношению к детям открыло ей путь к присвоению власти и контроля. Акт возмещения ущерба позволил этой женщине заново утвердить свой родительский авторитет.

Пережившие хроническую травму в детстве сталкиваются с задачей оплакивания не только того, что было утрачено, но и того, чего у них никогда не было. Украденное детство не подлежит возмещению. Они должны оплакать утрату фундамента базового доверия – веру в доброго родителя. Придя к пониманию, что не виноваты в своей судьбе, они сталкиваются с тем самым экзистенциальным отчаянием, которому не смели взглянуть в лицо в детстве. Леонард Шенгольд формулирует центральный вопрос этой стадии оплакивания следующим образом:

«Как может человек выжить без внутреннего образа любящих родителей?.. Каждого, у кого вырвали душу, будет ввергать в отчаяние вопрос: “Есть ли жизнь без отца и матери?”»[561]