Tresor Ее Величества

Начались сумерки. Степан прогуливался вдоль берега с часами и подзорной трубой. Именно сейчас Сергей Салтыков должен выйти от великого князя, Брессан уверял, что конюху заплачено за то, чтобы лошадь его светлости была готова именно к этому часу. Станет влюбленный, нетерпеливый мужчина ждать, когда нерадивый слуга оседлает ему лошадь? Салтыков не дурак, он отлично понимает, что стоит на кону, а следовательно, он сделает все идеально. Сегодня шутки в сторону, сегодня самая прекрасная из женщин будет принадлежать ему. Со своего обзорного пункта Шешковский видел дворец, как будто бы он лежал у него на ладони. Как только Салтыков распрощается с Петром Федоровичем, у самых дверей князя будут поджидать люди Тайной канцелярии, а там ловким движением на голову Сергея Васильевича набросят плащ, его оглушат, свяжут, вынесут из дома через черный ход. Конечно, стоило как следует проучить зарвавшегося князька, как минимум избить поганца, пока тот еще слеп как крот и не может опознать обидчиков. Такое дело Степан с радостью исполнил бы сам, но тут уж одно из двух, либо получать заслуженную награду в рыбацкой хижине, либо наказывать обидчика. О, месть была бы сладка! Быть может, даже слаще любовных объятий, жаркого шепота в самое ухо, ее «да», «возьми меня»… Но Шешковский сдержал себя, силясь в наползающих сумерках различить условный знак.

И вот окно великой княгини приоткрылось, появившаяся на мгновение девица высунула наружу край занавески, тут же прижав ее рамой. Пусть думают, что от ветра захлопнулось. Шешковский перевел дух. Угол занавески – знак, что Фредерика покинула дворец. Через несколько минут он сможет увидеть ее скачущей по дороге к рыбачьей хижине, но Степан сдержался, дабы не пропустить другой знак, все получилось медленнее, чем он запланировал. Возможно, Сергей Васильевич не может покинуть великого князя, пока не выпьет с ним стремянную, отходную, на посошок, на легкий ход ноги… М-да, еще немножко, и толку от него в рыбачьей хижине будет не многим больше, чем от самого Петра Федоровича. Впрочем, в хижине ведь будет не он, а Шешковский.

Темнело, Степан в ужасе смотрел на двор, в котором в обычные дни тренировались потешные солдаты цесаревича, не в силах разглядеть там флажка, который один из его людей должен был прицепить после того, как Салтыков будет обезврежен. Он чуть не ослеп, вглядываясь в залитые светом, сочащимся из зашторенных окон, мишени, пока на одной из них действительно не обнаружилось нечто темное. Должно быть, понимая, что начальник не сможет разглядеть в такой темноте условный знак, Говоров помахал факелом, после чего Степан вылил себе на голову остатки духов, глотнув из фляжки немного коньяка. Не может быть такого, чтобы князь умудрился за весь вечер, проведенный с известным выпивохой Петром Федоровичем, не прикоснуться к спиртному, стало быть, он все сделал правильно.

Теперь Екатерина, должно быть, уже в рыбацкой хижине, ее отвезли, помогли снять платье, и сейчас она лежит в полном одиночестве, слушая, как поют кузнечики за окном, и поджидая своего любимого. Шешковский еще раз придирчиво осмотрел свой костюм, ну, пусть он ниже ростом, чем Салтыков, лежа это незаметно. Он никогда не разговаривал с Сергеем и понятия не имеет, высокий или низкий у того голос, но разве он сказки ей собирается рассказывать? Нет уж, все сказки уже рассказаны, и теперь от него требуется дело.

Шешковский дал знать своим людям, и ему подвели жеребца. Разумеется, Екатерину доставили в хижину не просто доверенные слуги, а его собственные осведомители, так что никого не придется устранять, его ждут, и никто не поднимет тревогу, не предупредит ее, что приехал не тот. Его люди сами потушат свечи, облегчая появление Степана перед божественной Фредерикой. Конечно, обидно, что она предпочла не его – человека, положившего жизнь на обеспечение ее безопасности, – а выбрала безмозглого князька, красавчика, модника и пустобреха. Впрочем, это не главное, жалко было бы разочаровать влюбленную девушку. А кто сказал, что он собирается ее разочаровывать? Как раз наоборот. Он будет нежным и страстным, будет властным господином и преданным рабом. И, может быть, тогда, разомлев от наслаждения, она простит его за этот обман.

Мирно цокали копыта коней, вздымая невидимые в темноте облака пыли. Спутники Шешковского запалили факелы, в свете которых ему вдруг сделалось неудобно, что все они сейчас видят его и, может быть, даже догадываются о том, что происходит, размышляя про себя, во что они ввязались. Не догадаются сейчас, допетрят после, и что тогда? Убивать личную охрану? Факелы слепили глаза, Шешковский старался не смотреть в их сторону, размышляя о своем. В кармане кафтана на всякий случай он держал специальное средство, позволяющее кавалеру достигать необыкновенной любовной формы. Обычно его заказывали престарелые ловеласы, Степан же приобрел зелье, опасаясь, как бы понятные волнения не сыграли с ним злой шутки.