Tresor Ее Величества

Разумовский с удивлением воззрился на старика. Решение о крещении немецкой принцессы и то, что последнюю будут звать именно Екатерина Алексеевна, было принято уже после предсказания Лешего.

– Значит, Петр Федорович скоро обзаведется наследником. – Алексей Григорьевич довольно потер руки. – Ну и слава богу. Я же тебя хотел спросить о другой даме, о той, что приезжала со мной.

– А вот ваш Петр Федорович никакого наследника иметь не будет, потому как до сих пор до женского полу касательства не имел и после мало проку от него, – потряс косматой башкой Леший. – Петр Федорович, о нем ведь ваша жинка говорила? Вот и портрет его на стене, али опять ошибка вышла?

– Никакой ошибки, но как же так? Как же у Екатерины будет наследник, а у Петра нет? Как же он тогда сделается наследником…

– Говорю же, у Екатерины Алексеевны родятся трое детей, но не от Петра Федоровича. Не годен он до такого важного дела, как царя России подарить. Годы пройдут, а приплода с него, что с сивого мерина.

– Но какой же он тогда наследник, ежели не от… – Разумовский осекся.

– Да уж какой есть, – хмыкнул Леший. – Но только я девицу лично видел и знаю, в ней спасение державы, в ней одной!

– От любовника, стало быть, зачнет… – Алексей Григорьевич сокрушенно помотал головой. Одна мысль, что после такого его предсказания нетерпеливая Елизавета Петровна, пожалуй, удалит Фредерику, жгла огнем. А ведь именно эту девочку теперь нипочем нельзя было удалять от трона, ибо в ней «спасение державы». Решение пока не докладывать Елизавете об услышанном далось непросто.

– Срок придет, сами подберете достойного кандидата. Чтобы здоров был и красив, молод, ну и не мне вас учить…

– Ты бы мне на зеркале, что ли, погадал? – Разумовский чувствовал себя потерянным.

– Зеркало в избе осталось, дурак я, что ли, с мебелью от Шувалова драпать, да я тебе, мил человек, и так скажу, ибо Родину свою люблю и завсегда за нее стоять буду.

– Скажи, колдун, а будут ли у нас с Елизаветой дети?

– Дочь[81] одна, ну да судьба ее незавидна. Ибо брак ваш святая церковь нипочем не признает. – Леший гладил уже полностью вылезшего из узла кота, нежно почесывая того за ухом. – Она же, ваша кровиночка, возжелает у богом данной Екатерины Лексеевны престол отнять, за что и поплатится.

– Казнит?! – испугался Разумовский.

– Не посмеет. Хотя народу будет объявлено, будто такая-то и такая преставилась своей смертью от простуды в крепости. Что же до твоей дочери, то не беспокойся, Ваше Сиятельство.

– Я не граф! – отпрянул Разумовский.

– Через пару месяцев станешь. – Леший отмахнулся с таким видом, будто бы указ о произведении Разумовского в графское достоинство уже лежал перед ними подписанный, – дочь твоя после выходу из крепости проживет еще двадцать пять лет в московском Ивановском монастыре под именем Досифея.

– До-си-фея… – произнес по слогам Разумовский, покатал имя на языке и остался доволен его вкусом. – А как ее будут звать на самом деле?

– Много имен и много дорог, – старик вдруг сник, точно внезапно потерял всякий интерес к разговору. – Устал я, барин. Измотался совсем. Может, в другой раз как-нибудь?..

Глава 21. Антон Синявский

ЯВИВШИСЬ НА СЛУЖБУ засветло, Шешковский застал Ушакова в пыточной. Вольготно развалившийся в покойном старом кресле, Андрей Иванович с таким видом попивал чай с медом, словно не уходил из крепости вовсе, наблюдая, как уставшие после первичной обработки Синявского экзекуторы, ввиду срочности дела, должно быть, ночью работали, обольют его колодезной водицей и заново подвесят за связанные за спиной руки. Вопреки правилу лишь лиц дворянского сословия во время допроса с пристрастием не оголять, дабы не было ущемления гордости, на разночинце Синявском была рубаха, в которой его привезли. Правда, после того, как Антон вкусил батогов, из белой она частично превратилась в красную. Ну да кто же виноват, что, отлично зная, что его ждет, бывший следственных дел мастер вдруг позволит палачу себя уговаривать? Вроде бы опытный человек, бывалый, знал, что милостивца Ушакова на кривой козе не объедешь, мог бы без лишних мучений ответить на заданные вопросы. Так что сам виноват, знал, на что шел.