Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии

– А может, и не рыбачки, – странным голосом промолвила Настя.

Бульк…

– А ну, чуваки, мотаем отсюдова, – предложил Санька, цепкими глазами всматриваясь в мужиков, чьи лица все еще были далеко. – Только, чур, не тикать, как ошпаренные, не надо лихо ворошить… и держитесь в случае чего.

В последующие несколько дней почти всех участников сходки пригласили в кабинет директора, где сидел уравновешенный моложавый человек, чем-то напоминавший добермана в костюме.

Директор 130-й лебезил перед ним, ходил на цыпочках и раздавал пятиклассникам подзатыльники, что с ним обычно случалось всего раз-два в месяц, да и то, как правило, затрещины были некрепкие.

«Легавый», однако, не прибавил ничего существенно нового в серую папку, которую таскал с собой в дипломатическом портфельчике. Зато Санька схлопотал под дых, но нашел в себе силы недобро ухмыльнуться.

Сергею после этого не удалось вывести сотрудника из себя, чем он остался весьма разочарован. Он заставил Ленку – отец ее был очень важным инженером, и некоторые проступки могли бы сойти с рук, по крайней мере, для нее – надеть большущие клипсы, а сам в школу притащился в тертых джинсах с надписью шариковой ручкой на заду: «Hard rock». На провокацию никто не поддался. Только физик заметил рассеянно: «Ты бы смотрел, куда садишься, Кирюхин».

А для Наташи эта неделя и следующие дни проходили как в бреду. Отвечала невпопад, сидела на уроках, уйдя в себя. Непременно заболела бы, если б не долгое общение с драконом. Причем не только здоровье держалось Брестской крепостью. Например, переходя улицу, Наташа как-то заставляла шоферов тормозить, и никто не выражался, никто не выскакивал скандаля, все только оцепенело провожали взглядом ее фигурку.

«Я сегодня русалку видел», – поделился с женой один из тех шоферов.

«В Нерке?»

«Да нет… На перекрестке Рокоссовского и Трактористов».

«Ты что, пьян или спятил?!»

«Да пошла ты… Дура»[40].

Возле церкви старушки крестились и тоскливо вздыхали, а священник даже обернулся вслед Наташе, не в силах разобраться в нахлынувшей на него буре чувств. И задумчиво включил печальную незнакомку в скомканную нараспев фразу в вечерней службе, дивясь собственному решению.

И все же Наташа угасала. Этого нельзя было не заметить. Словно ветер носил ее, как пламя оплывшей свечки. Девушка засыпала дома свинцовым сном и просыпалась уставшей. Только к вечеру оживлялась и опять сникала после полуночи, а в сердце ей пел алконост[41].

Органы из-тех-что-надо допрашивали ее. И словесным кнутом – если и поднималась рука у какого-то мерзавца, то янтарный отсвет бросал его обратно на жесткость стула, – и воображаемым пряником. Ее попытался очаровать специально натасканный следователь. Он гоголем ходил и блистал обольстительными улыбками, был вежлив, воровато оглядываясь, предлагал дамские заграничные папиросы – словом был совершенен, превелико убедителен, умел и находчив. Наташа видела его насквозь рентгеновским взглядом, и толстая обшивка фальши исполнила ее презрением.

«Тоже мне, цесаревич, добрый молодец девицу от Чуда-Юда прибыл вызволять», – подумала она и рассмеялась посреди его вкрадчивой тирады. Она довела его до белого каления. Коллеги увели красавчика-следователя, тонкого знатока женских и девчоночьих душ, который скакал бешеным павианом по казенной комнате, брызгая слюной и невероятными матюками. Наташа в ответ смеялась еще громче, а сотрудник не успевал приблизиться на дистанцию для оплеух, коими был готов выбить Наташе зубы. Обаятельному следователю позже дали нагоняев, взысканий по службе и завалили критикой, что отправило его на несколько месяцев в Курганное, правда в спецкорпус, где с пациентами обращались по-человечески. Быстренько отказались от упрямой девчушки и бывалые сотрудницы. Охмурить себя Наташа не давала, хотя и сама не понимала, как умудряется устоять.

Даже самые матерые вынуждены были признать, что девочка с тенями под глазами от недосыпания ухитряется всему отделению вешать лапшу на уши. Это имело и свою другую сторону – явно паршивке было, что скрывать, но… Единственным результатом обыска явилось изъятие странного цветка, воспроизводящего музыку не хуже магнитофона «Сони». Но контейнер с запечатанным феноменом доставил в лабораторию лишь четыре грамма пепла, из которого никто не смог извлечь не то что вальс или ритмы буги-вуги, но даже и «жили у бабуси».

«Фамилии не знаю. Сказал, что из семнадцатой. Каратэ? Не знаю, не говорил. Виделись редко, он приходил. Подарки? Нет никаких других подарков, вы же искали», – это все, чего от нее добились.