Третья фиалка

Пока Горе расхаживал взад-вперед по комнате, угрожая полным разрушением предметам, попадавшимся ему на пути, Пеннойер с Морщинистым стояли с таким видом, будто им засветил между глаз сам бог невзгод.

— Странное дело! — пробормотал наконец Пеннойер. — Стоит узнать, что никакой еды в ближайшее время не предвидится, как на тебя тут же набрасывается голод.

— Ну да, — согласился Морщинистый и взял в руки гитару. — Мне говорят, что негр не вор, но слышал я такой разговор: копы поймали сразу штук пять, и парни, видать, не воруют опять, — пропел он.

— Помолчи, а! — воскликнул Горе со страдальческим видом.

— Помолчи, а! — поддержал его Пеннойер, которому никогда не нравился голос исполнителя баллад собственного сочинения, впрочем, как и сами баллады.

Хокер, нервно подавшись вперед, сидел в своей студии на небольшом табурете перед датским мольбертом. Рядом с ним на полу валялись несколько эскизов, на которые он то и дело поглядывал, нанося мазки на холст.

Со стороны могло показаться, что он ведет смертельный бой. Волосы его растрепались, в глазах стоял лихорадочный блеск. Пейзаж на эскизах отливал тяжелой синевой, будто подернутый дымкой пороховых взрывов, небо пламенело багрянцем. Во всем ощущалась траурная безнадежность поражения. Можно было подумать, что Хокер желает решительно порвать со всем прекрасным, что было в его жизни. Казалось, его руку направляла энергия гнева, делая мазки, он будто бы бросался грудью на меч.

В дверь постучали.

— Войдите!

Пеннойер робко переступил порог.

— Я весь внимание! — крикнул Хокер, в его голосе слышались дикие нотки.

Он оторвался от холста с видом человека, оставшегося в живых после кровавого побоища.

— А, это ты! — сказал он, увидев Пеннойера. Блеск в его глазах стал медленно угасать. — С чем пожаловал, Пенни?

— Билли, — произнес Пеннойер, — Горе сегодня рассчитывал на чек, но ему сказали, что выплата состоится только в понедельник, поэтому… ну… ты понимаешь, что…

— Все ясно, — кивнул Хокер.

Когда Пеннойер ушел, Хокер уставился на холст и настолько глубоко погрузился в размышления, что перестал замечать что-либо вокруг.

Лившийся в окно над головой свет утратил яркость. Хокер закурил трубку. Потом засунул руки в карманы и снова вперил взор в полотно. Вдруг глаза его загорелись, и он схватил кисть. Спустя довольно продолжительное время он судорожно затянулся, и в этот момент до него дошло, что трубка давно погасла. Хокер посмотрел по сторонам ничего не понимающим, вопросительным взглядом. В дверь снова постучали.

— К черту! — закричал он, не поворачивая головы.

Услышав этот возглас, Холланден пожал плечами и пошел по темному коридору в берлогу.

— А, Холли, здравствуй! Привет, старина! Слушай, мы давно уже жаждали с тобой увидеться. Заходи, садись, выкури трубочку. Слушай, какая красавица этим летом свела Билли Хокера с ума? — встретили его возгласы.

— Проклятие! — воскликнул Холланден, медленно приходя в себя от такого внимания. — Кто… откуда… как вы об этом узнали, бравые индейцы?

— Случайно! — в восторге воскликнули парни. — Совершенно случайно!

— Вот досада! — сказал Холланден, будто в чем-то упрекая себя. — А я-то считал вас толпой простофиль.

— Да? А мы, как видишь, догадались. Вопрос лишь в том, кто она.

— Как вам сказать… девушка…

— Так, продолжай.

— Из Нью-Йорка.

— Так.

— Поистине сногсшибательная.

— Развивай свою мысль дальше.

— Поистине сногсшибательная нью-йоркская девушка из очень богатой и довольно старомодной семьи.

— Я убит наповал! Ты шутишь! Она так же недосягаема, как гора Маттерхорн[3]. Бедный Билли, вот не повезло старику!

— Я бы этого не сказал, — сдержанно ответил Холланден.

* * *

По вечерам Пурпур Сэндерсон имел обыкновение превращать берлогу в больничную палату. Так было и сегодня, только сегодня в роли больного выступил Пеннойер. Когда Сэндерсон и Горе погрузились в сон, он беспокойно забегал взад-вперед.

— Эй, Морщинистый! — тихо обратился Пенни к диванчику, в котором хранился уголь.

— Чего тебе? — сердито отозвался с дивана художник. По всей видимости, оклик перехватил его в аккурат на пороге царства Морфея.

— Как думаешь, Билли Хокер очень нравится Флоринде?

— Чтоб тебя черти забрали! — вспылил Морщинистый. — Откуда мне знать?

Он отвернулся к стене, и диван издал жалобный скрип.

— И то правда, — пробормотал Пеннойер.

Двум окнам, выходившим на выстроенное из песчаника здание, своими очертаниями напоминавшее тюрьму, было неведомо такое явление, как гармония солнечного света. Во внутреннем дворике бил фонтан. Форсунки фонтана были расположены в строгом порядке — вероятно, чтобы вода низвергалась вниз в полном соответствии с математическими законами. В комнате стоял исполинских размеров канделябр, сияющий, как прическа на голове тайской красавицы.

Слух Хокера уловил звук шагов и тихое шуршание женского платья. Он резко повернулся к двери — не без некоторой трагической импульсивности. Когда она вошла, он тут же воскликнул:

— Как же я рад снова вас видеть!