И мой покойный папа был большим любителем женщин в молодости, если, конечно, верить маме, но он, слава богу, не дошел до тех крайностей, что отец Тодороса. Все что угодно, только не это, он любил свою Галатею. Правда, знал, что она ревнива, и любил ее поддразнивать. «Что это ты, Галатея, все сидишь да шьешь и шьешь, – говорил он ей, – не надоело тебе? Женщины должны ходить по улицам голыми, чтобы мы, наконец, уже избавились от их чар и смогли заняться чем-то более серьезным!» Но бедняжка его не понимала. Ей всегда были недоступны его шутки. Была такой же ограниченной, как моя дщерь. Ее мысли тут же устремлялись к запретному плоду. «Ну конечно, – отвечала она ему. – Тебе они нужны голыми, чтобы проще было им клинья подбивать!..»
Но даже если и предположить, что у него были любовницы в молодости, я этого уже не застала. Единственным его грехом, если это можно назвать грехом, было то, что он был картежником. Да и это от тоски, от безнадежности, как и я в черные дни Оккупации. «Хм! Избавились от женщин, – говорила мама, – и получили дам!..» Но по этому поводу она не сильно переживала. По ней, все было лучше, чтобы он играл в карты, чем бегал за юбками.
Бедный папа! Лучшего человека не было во всем свете. Одну только ошибку он совершил в своей жизни – выгнал Диноса из дома. Это была ошибка, признаю. То, чего я принять не могу, это что он один виноват в его падении. Катастрофа Диноса была предопределена значительно раньше, и за нее ответственна только мама и ее патологическая любовь к нему. Точно так же и в случае с Димитрисом, может, в чем-то был виноват его отец, Фросо, судьба и не знаю уж что еще, но главным виновником все равно была и остается кира-Экави. Всякий раз, как я слышала, с какой страстью она говорит о его красоте, я вспоминала мамино кудахтанье над Диносом, и все во мне переворачивалось.