Третий брак

“И какая же ты все-таки дрянь, – говорила я ему, – да что же нет у тебя ни стыда, ни совести? Ну скажи мне, хоть во что-нибудь ты веришь? Разве этому я тебя учила? Разве на таких идеалах я тебя взращивала? А если тебя схватят, мерзавец, и выдерут по первое число, и снова будешь кровью харкать, ты понимаешь, что умрешь?” – “Не бойся, – говорил он мне, – не схватят!” Мне казалось, словно я слышу голос его отца: “Не бойся, я неуловим, как Фантомас!” Но не все коту масленица, когда-то пора и кошке отплакать мышкины слезки. В одном магазине на улице Эрму постоянно пропадало то две, то три штуки ткани. Замки были в целости и сохранности, служащие все как один люди порядочные. Поменяли замки, но ткани продолжали улетучиваться, как на крыльях. Полицейские головы сломали, чтобы пролить свет на эту тайну. В конце концов какой-то сыщик запрятался в магазине и поймал нашего господина Фантомаса прямо за работой. Один мелкий лавочник с улицы Эолу задружился с владельцем магазина, и тот для пущей безопасности предложил ему на ночь оставлять его тележку в магазине. Изнутри же она была пустой, как троянский конь, и в его чреве прятался мой работничек-сынок. Ночью он выходил и совершенно спокойно выбирал ткани по своему вкусу, а утром сообщник вывозил его в тележке через главный вход на глазах у владельца магазина, и все шито-крыто. Его посадили на год. Через девять месяцев вышла ему амнистия, и он оказался на свободе. Но ко всем своим достоинствам в тюрьме он добавил еще одно: стал коммунистом. Начал гнать речи о социальной справедливости и равенстве, о капиталистах и Марксе, Ленине и Димитрове, который выучил немецкий за сорок дней, чтобы самому без помощи адвоката защищать себя в суде. Обнаглел до такой степени, что начал промывать мозги и Акису, этому невинному дитяти душу отравлять. “Религия – опиум для народа! – говорил ему. – То, чему вас учат в школе про Адама и Еву, все это еврейские сказки. Не Бог создал мир, мир сам собой образовался. Возьми немного грязи, – говорил ему, – и положи ее под большой камень, и увидишь, как через несколько дней поползут червяки. Так постепенно появились в мире и люди”. – “Да ты совсем рехнулся, сын мой? – возмущалась я. – По крайней мере, держи свои идеи при себе”. – “Нет! – отвечал он. – Он выглядит смышленым. Он не пропадет, как все мы…” И преспокойно продолжал свои проповеди: что Христос был факиром. Я тебя спрашиваю, где же он был, – обращался он к Акису, – с того момента, как проповедовал двенадцатилетним в храме, до того момента, как его покрестил святой Иоанн Предтеча? Он был в Индии. Вот тебе и доказательство (так он говорил), вот оно, доказательство: в прошлом году приехал в Афины индийский факир давать представления в “Центральном”. Сказал: “Распните меня и похороните. Через три дня я воскресну, как Христос…” Но навалились на него эти козлы поповские и выгнали его…” Теперь ты понимаешь, Нина, что при той политической ситуации, которая воцарилась, когда Метаксас в первый раз пришел к власти, у меня все поджилки тряслись, как бы его не схватили и не отправили в ссылку…»

Все это мне сильно напоминало покойного Диноса. В то время еще и года не прошло, как он умер, время идет, а сердце мое сжимается все сильней, когда я вспоминаю его, даже и сегодня я не могу удержать горькую усмешку, когда думаю, что мало было всех прочих его прегрешений, он еще и коммунистом был. Разумеется, об этом мы узнали только после его смерти. С тех пор как папа выгнал его из дома, мы редко его видели. Как он жил, где спал, понятия не имели. А уж на предмет того, есть ли у него политические убеждения или нету, он даже и не заикался. Он был не из тех, кто много болтает или легко делится своими мыслями. Хотя бы в этом мы с ним были похожи. Он появлялся от случая к случаю, когда отца не было дома, не для того, чтобы нас повидать, но чтобы растрясти мамин кошелек. Когда же он узнал, что я вышла замуж и у Андониса водятся деньги, стал приходить чаще. Но хотя в то время мама была уже тяжело больна и я старалась ее не огорчать, я не собиралась дать ей распотрошить всю свою заначку, чтобы он пошел, и купил себе морфия, и каждый день убивал себя на мои собственные деньги. Я предложила ему переехать жить к нам. Я бы поставила ему диван в комнатке при террасе, она была лучше нижних комнат, потому что в ней весь день было солнце. Я обсудила эту идею и с папой, и с Андонисом, и оба они были согласны.

«Но при одном условии, – говорю ему, – ты согласишься, что на месяц мы положим тебя в клинику, чтобы ты завязал с наркотиками. Что уж ты там делаешь со своей личной жизнью, это твое дело. Главное, чтобы мы этого не видели. И речи нет, чтобы мы хоть намеком тебя обидели. Но проблема наркотиков – это проблема, они разрушают твое здоровье…»