Третий брак

Похоронив его и вернувшись в Афины, несчастная Поликсена собрала свои вещи и вернулась в дом киры-Экави. Свекр со свекровью не предложили ей остаться с ними. Даже когда узнали, что она беременна, и тогда не попытались ее навестить. До этого они ее терпели ради Александра, сын у них был один, и они не хотели его расстраивать. Но когда он вышел из дела, повернулись к ней спиной. Кто знает, может, в глубине души они считали, что это она повинна в его смерти. Люди иногда ведут себя чудовищно абсурдно. И в итоге бедная девочка пришла не то что к тому же знаменателю, дела обстояли даже хуже. Потому что он оставил ей не только немного денег и крошечное пособие, которые позволили бы ей и дальше жить без вечной битвы за кусок хлеба, но и ребенка под сердцем и сердце, разбитое вдребезги. Но Поликсена, в отличие от своей матери, принадлежала к тому стоическому типу людей, что никогда не жалуются на свою судьбу даже вполголоса, никогда не говорят о себе, никогда не открывают свое сердце каждому встречному. И пусть даже в то время она и приходила к нам в гости, когда с кирой-Экави, а когда и одна, на самом деле она никогда не давала возможности узнать ее получше. Когда в конце февраля у нее случился выкидыш, если, конечно, это был выкидыш, врач прописал ей перемену климата. Она решила поехать пожить с Еленой – Елена между тем обосновалась в Каламате, чтобы быть поближе к «своему», – и прошло почти три года, прежде чем мы встретились снова.

В первых числах декабря Андонис неожиданно для себя получил первоклассный подряд. Один его знакомый майор, с которым они поигрывали иной раз в нарды в кофейне, подсуетился, и Андонису поручили исполнение военно-инженерного заказа – какого, он не говорил даже мне. Наверняка и майора пришлось подмаслить, в Греции не подмажешь – не поедешь. Обычно такие заказы проходят через тендер, но в такой неразберихе кто будет копаться в деталях. Так что его подмаслили, и даже очень щедро, но дело того стоило: от этого заказа мы получили кругленькую сумму, которую Андронис, царствие ему небесное, весьма прозорливо отнес в банк на улицу Софоклеус и обменял на золотые фунты. Они-то меня и спасли во время Оккупации. Если бы не эти деньги, мы бы и дом заложили-перезаложили, и с голоду бы умерли. Он принес мне их, они были аккуратно упакованы столбиками, и говорит: «Припрячь их там, где считаешь нужным, чтобы я и сам не знал, где они, и не смей их трогать, пусть даже мы дойдем до точки и не будет у нас даже куска хлеба!..» Бросил деньги на стол, словно бы это были иудины сребреники. Его мучила совесть, что он взял деньги от Греческого Государства в столь тяжелое для всей Нации время. Напрасно я снова и снова повторяла, что, если бы он не взялся за этот заказ, его выполнил бы кто-то другой. «И уж будь уверен, – твердила я, – вряд ли он испытывал даже малую толику твоих сомнений…» Но он меня не слушал. И тут ему пришла идея записаться донором-добровольцем в Красный Крест, чтобы искупить свою вину, и в этом я его, естественно, поощряла. Я знала, что это не только усыпит его совесть, но и пойдет на пользу здоровью. Так или иначе, но иногда ему все равно было нужно делать кровопускания. Он начал ходить на улицу Трити Септемвриу раз в десять дней и возвращался домой веселым и довольным. У меня всегда был наготове горшок с йогуртом в половину оки, и он садился и жадно ел. Он испытывал чувство крайнего удовлетворения, что и он проливает свою кровь в народной войне.