Третий рай

Санек же всей этой паники не видел - кавказца с перебитой спиной отправили лечиться в Москву, а сам он отсыпался, отъедался перед комиссией. Ему светил трибунал, либо всю жизнь перечеркивала статья 8б - шизофрения, очень популярная в советские времена.

Единственное, что Саню удивляло - это неприкрытая враждебность тех, кто лежал рядом. Привозили в основном из караулов с обморожениями, от сорокаградусных морозов лопались деревья и автоматы примерзали сквозь варежки к рукам - и взгляды, которые бросали на Санька солдаты, были этим морозам сродни. Только потом один добродушный, здоровый как медведь тамбовец, которого из-за невероятной силы даже деды трогать боялись, все Сане объяснил. И Саня все понял.

После посадки дембелей все вернулось на круги своя, наказание было только показухой. Издевательства над молодыми вышли на невиданный уровень - и пока все подыхали в караулах или гаражах, виновник беспредела, грязный стукач отлеживался в больничке. Вот тогда Саня себя почувствовал действительно нехорошо - но возвращаться в часть не мог, там бы его просто убили. И командование это тоже понимало.

Потом Саньку попытались пропороть горло вилкой. Во время обеда. Саня шарахнулся в сторону, крайний зубец порвал кожу... на кавказца бросились с соседних столов, скрутили. Этого доходягу Саня хорошо знал - огромные уши, крючковатый нос, ножки, болтающиеся в сапогах, как карандаши в стакане. Они вместе ходили в наряды - ближе к трем часам ночи однопризывник зеленел, шатался, глаза у него закатывались под лоб... это сын гор не балабонил про свою гордость, он просил. " Пать мэнутэк, толка пать мэнутэк... барат... пать... барат... толка пать..". Саня отпускал его спать и драил краны до золотого блеска сам.

Саня все ему простил, дело спустили на тормозах. Зато кавказец шептал при встрече - "вешайся, мы тэбэ резать будем, всех вас рэзать будэм..." и чиркал ребром ладони по смуглой цыплячьей шее. Однажды Санек, порядком уставший от этого змеиного шипения, решил опять помочь другу, как в старые времена и, не дожидаясь привычного жеста, рубанул по кадыку сам. Резатель смог только хекнуть - он рухнул на блестящий больничный линолеум кулем, санитары, помня про свежую штопку на Саниной шее, быстро утащили зверька в палату. Никто ничего и не узнал.

Хотя, наверное, все-таки узнали - так как после этого случая Саню и перевели и изолятор.

Изоляция была фактически полной - в двухместной каморке был собственный санузел. Душа, как ни странно, не было. Три раза в день ему исправно приносили еду - а в остальном про человека, который был причиной недавнего переполоха, кажется, забыли.

Окно изолятора смотрело на березы больничной рощи - и по вечерам Саней овладевало вот такое же состояние. Он подолгу стоял у окна, наблюдая за густеющими, словно бы пропитывающими снега тенями, за сумрачной роскошью заката, который пылал каждый вечер за сетью поникших веток какой-то невероятной агонией... и не знал, что ждать.

Однажды у него возникла смешная мысль - изолятор, оправдывая свое название, располагался в глубине коридора в стороне от других палат. Если бы желающим мщения кавказцам удалось проникнуть в санчасть после отбоя, то никто бы им не смог помешать вершить скорый и неправый свой суд.

Санек с наступлением вечера заклинивал дверь ножкой стула и застывал у окна с сигаретой, прикуривая одну от другой - пока не начинало щипать слюнные железы под ребрами не набухала сладковатым комом тошнота...

Здесь вид из окна не сильно, в общем-то, отличался от больничного - только за полосой отчуждения, как сразу про себя назвал Саня широкую полосу неестественно зеленой травы, широко стояли древние кряжистые сосны. Трава по ночам была ярко освещена, сосны, скрываясь за своими крайними собратьями, глухо шумели в темноте. Саня глубоко затянулся, почувствовав дымовой ожог крепкой сигареты и, неожиданно, забился в приступе болезненного кашля...

Откашлявшись, он с сомнением уставился на окурок - курить ему было противно, это да, но как заполнить пустые минуты? Что прикажете делать, вместо того, чтобы доставать сигарету, разминать ее, прикуривать и с глубокомысленным видом пускать дым? Санек, кстати, заметил, что глубокомысленным вид его только может быть со стороны - вот мысли от первых затяжек бегут, как тараканы от света. Просто, например, сидеть после обеда? Или сразу посуду начинать мыть?

Или как, скажите на милость, разговаривать с девушкой? Как связывать фразы между собой без спасительного выпускания серых струй, во время которого мозг лихорадочно, хоть и с трудом, подыскивает слова, подобающие случаю?