Третий. Текущая вода

В перерывах между полетами на тряских вертолетах, где нужно было испытывать нагрузки дискомфортности, Инженер сидел у себя в управленческом кабинете и выращивал выражение величавости на своем морщинистом лице, покрытом большими пигментными пятнами старости. Но это занятие оказалось едва ли не самым трудным во всей его инженерской практике, так как выражение величавости никак нельзя было закрепить на своем лице, не держалось, черт побери! Зато незаметно для глаза приобрело величавость его поместительное брюшко. Оно выросло как-то само собой, топорщилось на его сухоньком тщедушном тельце, но весу Инженеру оно не прибавило ни на грамм, потому что веса у Инженера и так хватало. Секрет его веса не составлял, мягко выражаясь, никакого секрета: Инженер был вхож в дом Васи, который по документам числился работающим в том же Управлении, что и Инженер, но которого тем не менее еще не удавалось увидеть никому даже краем глаза. Точно так же, как Инженер был стар, Вася был невидим. Даже Тень его не осчастливливала своим падением пол кабинета, где он, по документам, должен был находиться. Если копать глубже, то секрет Инженерского веса был не в том, что он был вхож в дом Васи; а в том, что Инженер, благодаря тому, что, он был вхож в дом Васи, мог прикладываться к ручке Олимпиады Робертовны, которая приходилась Васе родной тетей. А уж кто такая Олимпиада Робертовна, нужно было объяснять только абсолютно глухому и слепому выродку вроде Третьего, который в таких вещах не разбирается и знать их не желает. На Олимпиаде Робертовне держалось снабжение обширной области вплоть до Полярного круга.

…Так вот, Инженер в беседе со Студентом, которого приметил спрятавшимся от Поварихи за кнехтом и ради которого он отказался от очередного тура стрельб по живым мишеням, сказал ему такую вещь, от которой Студенту захотелось плакать в голос. Он сказал всего одну фразу, в которой была заключена тем не менее великая истина.

Когда Студент вспоминал об этой истине, жизнь начинала представляться ему туманным призрачным покрывалом, за которым пустота, и ничего больше. Он чувствовал, что погружается в сомнамбулический сон, в бред, то ли наяву, то ли во сне в воображении развертывающем перед Студентом кошмарные картины. Он задумывался тогда, а стоит ли учиться всем премудростям жизни, а стоит ли ходить по земле ногами и плавать по морю на кораблях, а стоит ли осваивать специальность матроса и познавать, где находится вентилятор у двигателя, спереди или сзади? Перед мыслью об этой истине бледнел страх Студента перед Поварихой.

Инженер разговорился со Студентом, когда Студент в обеденный перерыв забрался за кнехт отдохнуть несколько минут душой и послушать журчание водички за бортом. Он сидел и тосковал о невозвратимых школьных временах, когда воздух еще не был отравлен дыханием Поварихи и когда не нужно было думать, что произойдет завтра или послезавтра. Инженер заметил Студента и, вытерев старческую слезу, обратил внимание, что Студент очень молод, ну, вчерашний школьник. Разговор продолжался потом в каюте Инженера, при свете хрустального ночника, бросающего острые нервные блики света на лица и на переборки каюты.

— Ах! — сказал Инженер. — Если бы мне было сейчас столько лет, сколько вам, хлопчик! Если бы мне было столько лет, сколько сейчас вам, хлопчик, то я бы выпрыгнул из собственной шкуры, взорвал бы к чертям собачьим Везувий, пережил бы несколько революций, но, сжав зубы, начал бы пробираться к цели. Знай я, на чем держится мир, я бы научился ползать уже на третий после рождения день, я бы выскользнул из детской кроватки и пополз бы к некоей девочке, которой бы смотрел влюбленными глазами в лицо и ел бы и спал бы рядом с нею до тех пор, пока она бы не выросла из коротких платьиц, не вышла замуж и не родила всем известного Васю. Я бы стал товарищем детских игр его, я бы вошел к нему в сердце, но познакомился бы через него с его замечательной тетей. Вот что я бы сделал на вашем, хлопчик, месте. Ах, вы себе даже не представляете, дорогой Студент, как жаль мне тех бесплодных пустых дней, растраченных на учебу, романтику, выращивание детей! Да что я тогда понимал?!

Инженер призадумался на минуту, потом вытер стариковскую слезу и промокнул платочком слюну с губ.