Третий. Текущая вода

В семьдесят четыре года Он снова отправился на «Крошке» в Атлантику, и снова Его постигла неудача: в шторм Он лишился припасов, а держаться, как прежде, на сырой рыбе и подмоченной муке уже не было сил. Но возвращение не означало капитуляции. Старик решил отпраздновать семидесятипятилетие в море и опять взялся за снаряжение и переделку «Крошки». Он как бы задался целью пересечь океан с наибольшими неудобствами, которые для старого человека были неудобствами втройне: каютка едва вмещала человека в лежачем положении, а чтобы встать в ней в полный рост, не приходилось и думать. Площадь парусов была едва ли не минимальной для того, чтобы яхта могла как-то передвигаться и слушаться управления.

Итак, Он поднял парус в Атлантике в последний раз.

Образ капитана Уильямса ассоциировался с мысами, румбами, парусами и штормами. Капитан вызывал уважение не только у моряков: Он был известен всем, у кого при виде куска ткани над судном замирает сердце. А Он оставался приветлив, скромен и прост. Неудачи и лишения, которые выпадали на Его долю, могли сломить кого угодно, но Он устоял и с неистребимой энергией принимался за новое предприятие. Тихая жизнь Его не прельщала, а для путешествий по морю оставалось все меньше и меньше времени. У Него не было тупого и безжалостного к себе желания поставить рекорд на скорость, дальность или риск, нет. Он не был отчаянным авантюристом от моря; такие суетные желания, как доказать кому-то, что Он обладает железной выдержкой и смелостью, Его не обольщали. Хотя так о Нем думаю я. Но, независимо от того, что думаю о Нем я, было так же понятно, что Он вышел один на один с морем не только для того, чтобы потягаться с собственной старостью.

Он был человеком, чье неизменное мужество и бесконечная стойкость, неистощимое жизнелюбие и добрая простота делали Его Человеком с большой буквы. Я нередко представлял себе, сколько раз Он выходил на палубу своего судна, всматриваясь в далекий горизонт — что готовит ему сейчас море? Выцветшие, прищуренные глаза Его всегда встречали только море и появляющуюся на горизонте тучу, которая сулила дождь. Это хорошо, думал Он. Можно теперь будет смыть соль с тела и прополоскать одежду. Да и в канистры не помешает набрать свежей воды, старая вода уже портится. Иногда Его сшибала с ног упавшая на плот волна. Крепка, думал Он, но я-то устоял на палубе. Нужно будет привязаться. Этот шторм не сильный, но он потреплет меня, нужно приготовиться. Океан хорош в своей слепой злости, а мне нельзя поддаваться. Когда выглядывало солнце, Капитан одобрительно кивал появившемуся светилу: молодец, ты появилось вовремя, я так озяб и промок, что мне без тебя не обойтись. Если стихал ветер, Капитан садился на палубу и начинал плести концы или ремонтировать излохматившийся парус. Только тебя не хватало, штиль, думал Он, мне как раз нужно заняться ремонтом, ведь на следующей неделе опять двинутся шторма — нужно готовиться. На следующей неделе надвигался циклон или длительный изнуряющий шторм, когда не хватало времени на то, чтобы передохнуть несколько минут и поспать. Сегодня у меня смыло мешок с мукой и ящик с галетами. Пора переходить на сырую рыбу, нужно готовиться к рыбной ловле и диете. Он отряхивал с себя соль, расчесывал отросшую седую бороду и опять вглядывался в линию горизонта.

Я немного романтизирую Его, но это неизбежно, если знать, на сколько ступенек Он поднимал человеческий Дух, как укреплял веру в силы человека, укрупнял его личность, не побоюсь громких слов.

В этот день, когда в высоких широтах вахтенным нашего траулера был замечен в воде продолговатый предмет, который при близком рассмотрении оказался микроскопической полузатопленной яхточкой, я уже предчувствовал, что должно было что-то произойти. И, когда яхточку поднимали на борт и укладывали на палубу, я уже знал, что это было.

Я уже знал, кого нет в каюте этого крохотного парусника: того, чья тень ложилась на палубу, когда светило солнце, и чья рука удерживала румпель, когда на яхту падала отвесная стена воды.

Сердце мое инстинктивно выделяло из массы более везучих и более знаменитых соперников именно Его. Меня привлекал образ этого бескорыстного покорителя Океана еще во время Его первого плавания на плоту; следил я и за сообщениями о Его попытках выйти в рейс на «Крошке». В то время, хотя я и не переживал Его неудачи, как свои собственные, образ Его полон был для меня человеческой теплоты.

В каюте была найдена проржавевшая шкатулка, покрытая ракушками и водорослями, в ней обнаружились бумаги, документы и морской паспорт на имя Джонса Уильямса. В неотправленной записке сообщалось жене, что Капитан жив и что Он просит помочь ему продовольствием, так как у Него во время шторма была смыта за борт и испорчена большая часть припасов.