Третий. Текущая вода

Точно, точно, это был урок географии. Может, он учитель? — прикинул Студент, учит по привычке: увидел патлатого и безусого и учит, ясное дело. Только сабля зачем? Чтоб быстрее доходило?

— Ух, гады! — Казак запрыгал на одном месте и принялся яростно хлестать себя ладонями по бокам и лицу. — Опять учуяли. Ну, теперь мне спасу нету.

И правда, со всего Берега, выкарабкиваясь из-под листочков, травинок и снимаясь с болотистых луж, сначала собираясь в небольшие стайки, потом гуртуясь, начали слетаться комары. Они тянулись длинным шлейфом над горами, над лесами, над тундровой пустовертью и над сверкающими речушками, достигали этого ручья и набрасывались на Казака. Студента они не трогали, потому что он перед этим намазался какой-то антикомариной пакостью и теперь блаженствовал, глядя на покусанного чувака. Казак же все сильнее прыгал и хлопал себя по всем частям тела. Было похоже на то, что они съедят Казака и костей не оставят.

Студент сжалился над ним и протянул ему антикомарин. Казак неумело намазался им, но это ему не помогло: комары еще сильнее набросились на его, на только что намазанные открытые участки тела. Казак вынужден был забиться почти в самый огонь костра и оттуда принялся поносить Студента за то, что он ему посоветовал намазаться такой пакостью.

— Вот видишь, — рычал он из клубов дыма, — что ты мне насоветовал?! Да они меня съедят и костей не оставят!

— А почему тогда они меня не трогают? — недоумевал Студент.

— Ты не ври! — бесновался огонь и дым. — У тебя, сукина сына, иммунитет. У всех вас, сукиных сынов, иммунитет. А меня вот кусают злей год от года. Почему?

От Казака уже валил дым, но Казак терпел-терпел и дотерпелся до того, что комары искусали его уже в кровь, в самом огне, видно, для них это был лакомый кусок. Казак взвыл и вылетел из пламени, таща за собой хвост огня. Он кинулся в лес, причитая и нелепо размахивая руками. Бежал он так быстро, что только сушняк трещал вслед за ним да свистел комариный шлейф, втягиваясь в просеку, образованную им.

Студент хотел бежать вслед за Казаком, чтобы помочь хоть чем-нибудь, но того и след простыл. Студент остановился. Вокруг было так тихо, так пахло болотной сыростью, что Студент с интересом стал всматриваться в чащобу. Над туманом выпрыгнула и повисла луна, будто нарисованная расплывающимся серебрином, пронзительно просвечивающий сквозь туманное одеяло появился перекат, и на перекате тенями выскакивала вверх идущая рыба. Студент загляделся, понемногу ему стало казаться нелепым и нереальным происшествие с Казаком. Откуда он мог тут появиться? Студент вздохнул и почесал голову. Похоже на бред сивого мерина. Казак этот вовсе не казак, а какой-то псих, сбежавший в эти края, не иначе, да и этого психа не было. А то — напялил на себя саблю и ходит учит. Нету тебя, драгоценный, приснился. Натравить бы на тебя Амбарщика, тому достаточно только посмотреть на Казака своим ледяным взором, и — готов, скис.

Но вряд ли Казачина скиснет, подумал Студент, этот не из таковских, если он только мне не приснился. Скорее это Амбарщик скиснет, если на него посмотрит Казак.

Студент вспомнил, что подходит время возвращения экспедиции, и его уже ждет на берегу троица работяг. Худо ему придется, если сеть стащили. Нужно поскорее возвращаться, а то Амбарщик его с травой сравняет.

И он помчался назад, перелетая через буераки и стволы поваленных деревьев; он птицей проносился между кустами и прыгал, как хорошая гончая.

При свете дымящегося костерка он увидел лежащую на песке сеть, а в заводи было пусто. Студент почувствовал некоторое беспокойство. Взобравшись опять на дерево, он попытался рассмотреть что-либо за ватным одеялом тумана, но дальше десяти метров ничего не было видно.

Студент вспомнил, что на другом берегу находится высокий бугор. Нужно подняться на него и посмотреть, может быть, с вершины бугра, торчащей над слоем тумана, удастся разглядеть на море огни судна и услышать звуки мотора.

На бугре было еще интереснее, чем внизу. Луна освещала шевелящееся серое, с пятнами, чудище, которое при внимательном рассмотрении оказалось ползущим с гор в море туманом. Из тумана высовывались вершины гор с засыпанными кое-где снегом щелями распадков, из ваты его вырастали высокие деревья, выползали, словно свитки длинных посланий, склоны сопок, обсыпанные буквами-кустами. Местами, там, где одеяло тумана переползало перевал, было видно его пушок, будто подсвеченный ворс верблюжьего пледа, а там, где одеяло скользило вниз по скату, лучи луны падали на него под острым углом, и казалось, в этих местах блестит тусклое зеркало. В разрывах мелькали иногда повороты ручья, провалы распадков, казавшихся в тени тумана еще чернее, еще глубже, чем были на самом деле. Дальше, за пределами видимости, сияла пустота, серебристая и бесплотная, а море виделось только в десятке километров от берега, где туман словно всасывался в воду, исчезал, сливаясь с водяной гладью. Доносились сюда и шорохи моря, плеск прибоя, крики уток и куликов.