Третий. Текущая вода

Студент вдруг почувствовал в себе пустоту. Он еще раз обвел взглядом окружающее пространство и — похолодел. Сквозь толщу тумана, который стоял у самого берега на небольшой, метров десять, высоте, должны были быть видны окончания мачт с топовыми огнями, но их видно не было. Даже если бы топовые огни не горели, то должны были быть видны тени от мачт на покрове тумана или зарево от огней, горящих на палубе и в надстройках. Ничего. Тут Студент обратил внимание и на то, что не слышно звука не только шлюпочного мотора, но и тихого глуховатого стука вспомогательного двигателя во чреве судна. Студент осмотрел линию далекого горизонта, но и там не было признаков удаляющихся огней.

Студент схватился за голову. Неужели судно успело уже уйти далеко и скрыться за линией горизонта? Он еще раз ощупал жадным взором поверхность тумана, не соображая, что огней судна не может быть видно на месте расположения вон той горы или внизу, под самым бугром. В его душе возникло тоскливое предчувствие непоправимого несчастья.

Так и есть — судно исчезло! Оно взорвалось в ночи и камнем пало на дно моря, оно наскочило на рифы и лежит теперь на боку с разорванной кормой, безжизненное, как дохлый кит, оно было разбито вдребезги упавшим метеоритом, оно испарилось, оно аннигилировалось!!! Все было кончено — Студент погиб!

Хрупкая пляшущая скорлупка на глади Мирового океана исчезла.

Студента на миг посетило дикое чувство, будто ему привиделось это судно, нашептал ему, сонному, про этот рейс отец, когда он дрых в кровати у себя в спальне, привиделась страшная Повариха и истина Инженера.

Он колобком скатился вниз, влетел в речку по самый пупок, споткнулся и упал в воду. Течение едва не сбило его, а какие-то скользкие холодные чудовища начали тереться об него своими туловищами, обжимали его все сильнее, будто хотели утащить в глубины морские неизвестно за какие грехи. Студент стал метаться, не зная, к какому берегу прибиться, опять упал, его покрутило в воде. А рыбы пинали его своими холодными рылами. Полный животного ужаса, Студент выбежал на берег, навалил в костер веток. Пламя полыхнуло с новой силой, обдало Студента жаром и дымом, он опомнился и понял, что еще жив и судно действительно ушло.

Его затрясла мелкокалиберная трясучка, переходящая в крупную дрожь. Костер разгорелся и принес тепло, но окончательно лишил Студента спокойствия, ибо круг света, отбрасываемого костром, казался последней линией, за которой костер обступали со всех сторон ужасные видения; опасность, безысходная тоска, дикость и смертельная тишина, в которой затаился какой-нибудь псих, вроде давешнего божедома Казака, какая-то мрачная невидаль.

Казак-божедом еще может вернуться и притащить с собой еще кучу каких-нибудь божедомчиков, один страшней другого, а то и просто людоедов, черт знает что на этом пятачке суши может найтись ужасного и неизвестного Студенту?!

Студент на секунду представил себе, что вокруг него на несколько сотен квадратных километров расстилается этот самый кусок суши, изрезанный оврагами, руслами речек, покрытый горами и растительностью, окруженный абсолютно со всех сторон холодной морской водой, где в глубинах спит вечным сном весь экипаж, и нигде на этом участке суши нет ни одного доброго человека, который мог бы прийти к костру и ласково погладить Студента по голове. Вместо этого доброго ласкового человека затаился где-то полоумный Казак, потряхивающий сабелькой и высматривающий место, откуда удобнее всего добить Студента дурацкими вопросами.

Волосы на Студентовой голове встали дыбом, а по коже продернуло шестидесятиградусным морозцем. Образ, лелеемый Студентом в самой глубине души, который помогал ему в самые трудные минуты, заволокло изморозью, и от этого в груди Студента стало еще холоднее.

Он начал вспоминать своих мать и отца, одноклассницу, с которой некогда целовался, и понял, что все его опасения, будто он, Студент, останется убежденным холостяком, попросту беспочвенны, потому что кто его отсюда вытащит? Студент зарыдал в полный голос, а отрыдавшись, понял, что в его жизни не было ничего такого, о чем стоит жалеть. Жизнь его, заботливо охраняемая родителями, школой, государством, текла размеренно и неторопливо: об этой жизни просто нечего было вспоминать. Да и вообще можно было и не печалиться, если вспомнить, что и на судне-то Студент был незнамо кем. Не вернется он с этого затерянного в океане кусочка суши, поплачет мать, и отец взгрустнет, ну, может быть, вытрет глаза и одноклассница, если вспомнит о Студенте, да и все. А Студенту останется ждать, как Робинзону Крузо, вглядываясь в морскую даль выцветшими до серости глазами, и жечь сушняк, когда на горизонте покажется что-нибудь похожее на корабль. Он проживет здесь долго, еще лет сто пятьдесят, обрастет бородой, будет ходить в лисьих и медвежьих шкурах, которые будет сдирать с заваленного собственноручно зверя. Только вот доживет ли он до ста пятидесяти лет, это еще посмотреть. Если принять во внимание то, что сказал Инженер, то ему не дотянуть и до тридцати.