Третий. Текущая вода

— Угощайся, не стесняйся, — предлагала Флора, — вот печенье, сама пекла, а это нектар. То, что ты пьешь, цветочный настой, по моему особому рецепту. Он прибавляет сил, да и говорливости, — подковырнула она Студента. — У меня есть еще вино из роз и настойка ромашки. Это все мы попробуем. У меня так редко бывают гости, что я уж и не помню, когда угощала вином в последний раз. Но оно крепкое. Однажды Иван с Афанасием утащили бутылочку из моего погребка, так я их насилу нашла — они успели спуститься вниз и начали бить стекла в больших бетонных домах. Я их отругала, а Иван оправдался: зачем ты нас не угощаешь почаще, мы бы так не охмелели. Что с ними, мужчинами, сделаешь?

Попили настой. Студенту он показался вкусным, хотя и пахло от него травой и цветочками, но бодрил он сильно.

— А сейчас мы кое-что посмотрим. Иван!

За стеной что-то упало, потом из амбразуры в стене ударил луч яркого света и сфокусировался на возникшем впереди экране. Раздались невнятное бормотанье и глухие ругательства, свет потух и опять что-то упало. Флора улыбнулась и покачала головой.

— Не торопись, Иван. Это же новая техника. Иван — человек увлекающийся всеми новинками, но не всегда умеет справиться, — объяснила она Студенту.

— А кто он, Иван, такой? — осмелился полюбопытствовать Студент.

— О! Он у нас завхоз. На нем весь гараж, снабжение и всякая другая бытовая часть.

Студент открыл рот, чтобы спросить ее о том, кто такая она сама, но в эту секунду опять вспыхнул в амбразуре свет.

На экране замельтешили какие-то тени, зажурчала музыка, свет то вспыхивал, то гас. Флора помотала кистью руки:

— Опять Иван что-то не то включил. Иван, — крикнула она, — поставь, что я тебя просила!

За стеной затрещало, потом кто-то сказал «Ой!», и снова послышались проклятия и бормотание.

— Ты чего скис? — обратилась она к Студенту. В эту минуту в пещеру вошел Афанасий и подергал саблю туда-сюда в ножнах.

— Ну, что: можно кончать? — спросил он Флору, поглядывая искоса на Студента.

Флора уронила чашечку, и та с печальным звоном рассыпалась на миллион кусочков, потому что была сделана из тончайшего стекла. Флора растерянно покачала головой:

— Ну и шутки у тебя, Афанасий! — сказала она укоризненно. Рассмеялась грустно, собрала осколки в вазочку, стоящую у стола. — Всегда что-нибудь у меня валится из рук. А ты, Афанасий, не шути больше так.

Афанасий обиделся и ушел. Через минуту он вернулся и вкатил на тележке большую картину, на которой был изображен не кто иной, как Студент. Но он там не был таким молодым, как сейчас, а было ему лет тридцать, совсем дед. Изображен он был на берегу моря, в глубине какой-то бухты, за спиной у него плескались волны, стояла водяная пыль и даже клочьями летела пена, проникая вместе с запахом водорослей в пещеру. Студент стоял причесанный, в новом пиджаке и смотрел решительным и целеустремленным взглядом вдаль. В выражении своего лица Студент увидел много нового; это уже не было лицо сегодняшнего Студента. Были во взгляде и лице его двойника уверенность, некая сила, которая приходит к человеку вместе с опытом и знанием, приобретенным ценой собственных заблуждений, колебаний и ошибок.

Студент с изумлением посмотрел на себя: ему показалось, что тот, другой Студент, подпоясан под пиджаком ремешком Третьего, тем самым ремешком, которым Третий подпоясывал свои брюки.

Афанасий сделал вид, будто всматривается в двойника на картине, что-то ему подправил в туалете, погладил отвороты пиджака и вроде бы бережным движением смахнул с волос Студента мельчайшую водяную росу, отчего и тот и этот Студент одновременно поморщились. Он даже похлопал его с видимой фамильярностью по плечу: мол, вот казак, так казак! Студент хотел поставить Афанасия на место, чтоб не мешал смотреть, но Афанасий подхватил тележку и уволок ее с обижающей Студента небрежностью.

Но, когда Афанасий вернулся и сел в кресло, на экране запрыгали кадры слайдов, потом между слайдами замелькали фрагменты киносъемок, изображение то скакало, то становилось устойчивым. Экран внезапно увеличился, потом вообще исчез, и картина, которая представилась взгляду зрителей, как бы растворилась в полумраке второй половины пещеры.