– Но потом, – продолжил он, – появляются меры безопасности, все производители ПВ и правительство публикуют их и распространяют по телевипу, и люди быстро учатся осторожности. Публикуются краткие правила, как вести себя в различных временах, как имитировать одежду и традиции более ранних периодов, каких мест и времен избегать, и наступает расцвет ПВ. Разумеется, остаются риски: несчастные случаи и трагедии по-прежнему происходят. Само собой, некоторые люди слишком много болтают – ведь соблазн так велик – и оказываются в психушке или тюрьме. Других манят опасные времена, и их линчуют суеверные толпы. Многие гибнут от обычной простуды, которую уничтожила наука и к которой человечество утратило былой иммунитет. Однако жить вообще опасно, и самое главное заключается в том, что теперь снова можно взять
Я покачал головой, и Тэд перевел взгляд на Нэлл. Затем сказал:
– Все просто. Люди перестают возвращаться. Не проходит и месяца после появления ПВ, как по всему миру люди одновременно задумываются: что их здесь держит? К этому моменту каждый уже находит себе любимое место и время в истории и географии Земли. И каждый радуется своему открытию – какому-то веку или десятилетию, какой-то стране, городу, деревушке, острову, лесу или побережью, какой-то точке на поверхности планеты в определенный временной период, которая лучше всего соответствует его характеру. И почти каждого посещает одна и та же мысль: почему не остаться здесь? Зачем возвращаться? Ради чего? – Тэд прихлопнул случайного комара и продолжил: – За сорок дней население земного шара уменьшается до семи миллионов человек, и почти все они тоже собираются уйти. Теперь мир принадлежит крошечной доле процента всего человечества, которая хочет войн и затевает их. Однако люди, которые сражаются в этих войнах, исчезают. Прежде чем правительства успевают осознать, что происходит – прежде чем успевают принять меры, – мировое население падает почти до нуля. Последнее экстренное заседание кабинета министров США заканчивается, когда собравшиеся выясняют, что все они, за исключением одного человека, тоже планируют отправиться в другое время. Еще шесть дней – и XXI век покинут, словно тонущий корабль, его популяция рассредоточена по предыдущим двадцати пяти столетиям. А из той горстки, что все же осталась – микроскопического меньшинства, предпочитающего настоящее, – многим вскоре приходится из-за одиночества и гибели привычного мира присоединиться к друзьям и родным в ранних временах.
Секунду Тэд смотрел на нас, потом сказал:
– Итак, друзья мои, настает конец света. На краю обрыва, занеся ногу над пропастью, человек замирает, разворачивается и шагает назад, оставляя пустую Землю птицам и насекомым, ветрам, дождям и ржавеющему оружию.
Полминуты Тэд глядел в никуда, и все молчали. Где-то в траве завел песню сверчок. Потом Тэд улыбнулся.
– Ну что, тебе понравилось, Эл? – спросил он. – Хорошая история?
– Да, – медленно ответил я, все еще под впечатлением от услышанного. И повторил: – Да, она мне нравится. Почему бы тебе ее не записать? Вдруг опубликуют?
– Я думал об этом, но предпочитаю изобретательство. Это проще.
– Что ж, хорошая история, – сказал я, – хотя и не без изъянов.
– Само собой, – ответил Тэд, – но каких?
– Во-первых, неужели люди в ранних временах не заметят внезапный прирост населения?
– Вряд ли. Раскидай мировую популяцию по прежним тысячелетиям – и в каждый момент времени получишь каплю в море.
– Ладно, – кивнул я, – но если говорить об изобретениях, те, кто отправится в более простые времена, наверняка начнут привносить в них идеи XXI века.
– Это не окажет заметного влияния. Вроде космических кораблей в тысяча семьсот семьдесят шестом?
– Вроде того.
Тэд покачал головой.
– Это невозможно. Представь, что ты отправился на сто лет назад. Ты сможешь собрать телевизор?
– Нет.
– А радио?
– Возможно. По крайней мере, простое. Хотя бы детекторный приемник.