Тревожная Балтика. Том 2

– Ну как, Коржов, твой кандидатский стаж? Как только придем из похода, будем принимать тебя в партию. Я думаю, все поддержат твою кандидатуру.

Это заявление вызвало странную веселость кубрика.

– Га-га-га! Конечно же, поддержим!.. – заходились все от хохота.

– Тем более, мне кажется, что ты самый достойный! – добавил охотно замполит в шумном гвалте, улыбаясь на все стороны.

– Еще бы, товарищ капитан-лейтенант, меня да не принять! – выкрикнул Корж, довольный собой и своим ответом, глядел на офицера и хохотал со всеми.

Веселье затянулось, всем было легко и хорошо.

«Что же это делается?! – с ужасом думал Александр. – Неужели замполит не видит, что над ним издеваются?.. Вместо того чтобы осудить Коржа, его буквально тащат в ряды Коммунистической партии, и, что совсем уж безнравственно, он-то считает себя достойным быть вместе с передовой молодежью».

– Ну, а ты? – замполит положил руку на плечо Герасюка, заглянул ему в глаза. – Обдумал мое предложение?

Герасюк игриво отшатнулся от него, как от прокаженного, замахал обеими руками, сквозь смех залепетал, не выговаривая буквы:

– Нет-нет, товарищ капитан-лейтенант, увольте, мне еще жить не надоело! – под смех команды разыграл театр одного актера.

– Жаль, жаль… – огорчился замполит, смеялся вместе со всеми, – надо думать о своем будущем, тем более, что ты очень уж подходящая кандидатура.

– Нет-нет, товарищ капитан-лейтенант, – вновь заторопился Герасюк, отбиваясь руками и играя роль своего парня. Приложил руку к груди:

– Увольте меня, мне и без вашей партии живется неплохо!

Словами и жестами замполит попытался успокоить возбудившуюся команду. В завершение визита окликнул Петраускаса, сказал, чтобы тот зашел к нему после обеда, так как есть небольшой разговор по делам комсомольского секретаря. Услышал невыразительное согласие.

На том воспитательную работу с вверенной ему командой замполит посчитал законченной и оставил кубрик. Вслед раздался взрыв раскатистого хохота, матросы передразнивали жесты и мимику капитан-лейтенанта.

Редкие появления офицеров в кубрике никоим обраром не влияли на существующий быт и обстановку, располагающую к насилию. Игнорируя свои прямые обязанности – воспитывать защитников Родины, командиры полагали, что это – святая прерогатива заместителя командира корабля по политической части. Офицеры несли необременительные вахты, остальную часть времени ели и отдыхали в двухместных каютах. Поглощенные ожиданием возвращения на землю и домой матросы считали дни до ДМБ, а офицеры – до встречи с женами и детьми.

Без малейшего сомнения, матросов и офицеров можно было отнести к противоположным категориям. Матрос отбывает срок – а потому живет одним днем и мыслями о скорой свободе, а офицер служит, то есть зарабатывает деньги, квартиру, звания и пенсию, то есть живет свою жизнь. Исходя из этого, офицеры прекрасно понимали, что не матросы, не уровень их специальной и боевой подготовки обеспечивают им деньги и другие блага, а вышестоящее начальство, перед которым, забыв о достоинстве, надо выслуживаться. Происходила переоценка ценностей. И выходит, что служит офицер не Родине и долг его заключается не в воспитании вверенных ему людей, это не приносит благ, а главное – постоянное ожидание очередного воинского звания, повышения зарплаты, получения продовольственного пайка, квартиры, пенсии и так далее.

Случалось, что иной молоденький лейтенантик рьяно кидался наводить порядок, боролся с незримой силой, но, к своей досаде и стыду, всегда оставался в проигрыше. Вновь и вновь наталкиваясь на непреодолимую преграду – сопротивление команды, – в конце концов понимал, что обеспокоенность судьбой «карасей» никому не нужна и, более того, вредит им. При поголовном укрывательстве и круговой поруке все благие намерения обречены на провал. И опускались руки у правдоискателя. Беспомощность и недееспособность крылись и в отсутствии жизненного опыта, и в пороках армейской службы, и в нежизнеспособном курсе «военной психологии», изучаемом в военных училищах. И поэтому попытки молодых офицеров прекратить беспредел ни к чему действенному не приводили.

Глава пятая

Отупляющая монотонность быта, отсутствие праздников и выходных, замкнутая железная коробка, плавно покачивающаяся на волнах, словно бочка Гвидона, разрушали психику матросов. Все было скупо отмерено и рассчитано по минутам. Как не было противно Александру бачкование с укорами, косыми взглядами, ударами, он не мог разорвать путы, хотя и жил искоркой надежды, непонятной самому. Ни осталось ни одной мысли, которая не касалась бы бачка и команды, он ни о чем больше не думал, а лишь реагировал на указания и угрозы.

Следуя заданным курсом, корабль подошел к Дании. Миновав пролив Зунд, что между Швецией и Данией, и обогнув мыс Скаген, через Скагеррак, он бесстрашно вышел в открытое Северное море. Мир для Александра перевернулся вверх тормашками. Душой он категорически отвергал это общество, но тело должно было работать, обязано жить. Пресс боли давил нещадно, не давал образумиться.