Тревожная осень

Ну а потом – это уже хорошо запомнилось – школа, в которую он пошел с твердым пониманием, что у него старые и не совсем здоровые родители и больная сестра, и, чтобы выбиться в люди, ему нужно быть первым, всегда и везде. Дальше понеслось. Школа с медалью. Университет с отличием. И работа, работа, работа, а с 1992 года – не столько во имя познания и совершенствования, сколько как средство борьбы за существование, ради куска хлеба. И для себя, и для семьи, и для команды – людей, которые ему поверили. Все бегом и бегом, постоянное сопротивление окружающей среде кулаками и зубами.

И вдруг он понял, почему на совещании, где обсуждали планы и перспективы команды на ближайшие пять лет, он забыл о напасти. Всю жизнь, с раннего детства, он провел в движении и борьбе и в этом состоянии чувствовал себя как рыба в воде. Болезнь пыталась его остановить. Лишь теперь он осознал, что даже кратковременный отказ от привычного образа жизни, простая остановка станет его поражением. Значит, останавливаться нельзя. Но ему надо не просто не отступать, а наступать, двигаться вперед. Только вперед!

Он позвонил секретарю:

– Людочка, Ваня должен был привезти мне конверт от Александры Алексеевны.

– Да-да, сейчас, Андрей Семенович.

Через секунду Людмила внесла в кабинет тщательно запечатанный конверт. Вскрыть его трясущимися руками не удалось. Дымов выругался, выскочил в приемную, схватил ножницы со стола Людмилы и, не обращая внимания на ее недоуменный взгляд, влетел обратно в кабинет. И вот перед его глазами лежат два листка бумаги.

«Уважаемая Александра Алексеевна, – прочел он на первом листке, – посылаю вам сообщение наших израильских партнеров о решении вопроса с вашим протеже. Было бы целесообразно, чтобы я напрямую вышел с ним на связь. Если вы сочтете нужным, сообщите мне его телефон. С уважением, академик какой-то академии, доктор медицинских наук, профессор».

Дальше шла неразборчивая подпись.

«Рядом с заявлением о членстве в такой академии неплохо бы писать размер вступительного взноса», – молнией пронеслось в голове Андрея Семеновича.

«С другой стороны, какое мне дело? Лишь бы свел с нормальными людьми, и пусть членствует хоть во всех академиях мира», – подумал он и жадно схватил вторую бумагу.

«Дорогой Василий Михайлович, по вашей просьбе мы провели срочный консилиум по вопросу лечения господина Д.

В консилиуме принимали участие: доктор медицинских наук, профессор Zvi Ben-Avraham…» И далее еще четыре профессора с типично израильскими фамилиями. Не еврейскими, типа Коган или Гуревич, а именно с их непонятными Веn’ами и т. д. Ну да бог с ними. И дальше: «Было принято решение о проведении срочной операции. Операция будет проводиться в пригороде Тель-Авива, в частной клинике». Название клиники ему ни о чем не говорило. «В операции будут принимать участие …». Те же пять фамилий из перечня. «С решением прошу не затягивать. С уважением. Профессор такой-то».

«Круто, – подумал Андрей Семенович. – Ох, круто. Прямо веет отчетом директора завода секретарю райкома партии перед началом партсъезда в семидесятые годы».

«Маленькая ложь рождает большое недоверие», – сказал Шелленберг Штирлицу в известном фильме. А от этой бумаги тянуло большой неправдой – начиная аж пятью профессорами с нарочито израильскими фамилиями (и без единого врача!) и заканчивая частной клиникой под Тель-Авивом, о которой в Интернете наверняка нет ни слова. А как торопятся, суки, как торопятся-то! И консилиум срочный, и ответ притарань немедленно. Уж слишком все не соответствует тому, что пытался рассказать об операции Жизнев. Во всяком случае, то, что Александр Владимирович собирался делать ее вдвоем с коллегой, он уловил в тот жуткий день. А тут целых пять на одного. Попахивает бывшими соотечественниками, изголодавшимися по твердой валюте своих старых земляков.

Зазвонил мобильный.

– Еще раз здравствуйте, Андрей Семенович, – раздался в трубке звонкий голос Александры Алексеевны. – Ну как, прочли послание моих знакомых?

– Прочел, Александра Алексеевна, прочел.

– И что скажете?

– Вы знаете, уж больно суетятся израильские товарищи. Так и хочется рассказать им анекдот, в котором семидесятилетнюю хозяйку публичного дома спрашивают, как она умудрилась хорошо сохраниться. Знаете, что она ответила? Что никогда не суетилась под клиентом. Вот так-то! Тем не менее сообщите мой телефон Василию Михайловичу, если не затруднит. Завтра в 10.00 я буду в офисе, пообщаемся. Может, он чего еще предложит, например в Германии. Послушаем.

– Хорошо, Андрей Семенович. Он завтра вам позвонит. Будьте здоровы, – и в трубке раздались гудки.

«Обиделась, что ли? – размышлял Дымов. – А чего она хотела? Чтобы я тут же, как Карлсон с пропеллером в том месте, где спина теряет свое благородное название, полетел в объятия пяти профессоров?»

На следующий день, ровно в 10.00, зазвонил мобильный. На экране высветился неизвестный номер. «Точность – вежливость королей», – подумал Дымов, уверенный в том, что звонит знакомый Александры. И не ошибся.