Тревожное счастье

— Я понимала, что мне его не спасти, если он останется в яме. Раненому нужен воздух и хотя бы нормальные человеческие условия, присмотр… Перенести куда-нибудь в другое место и думать нечего! Что делать? «Помог» фон Штумме… Да… Он приказал очистить больницу. Я едва выпросила у него неделю, чтоб подготовить барак бывшей МТС. Он кричал: «Я не хочу, чтобы мне бросали в окно гранаты!» Но он уверен, что только молитва матери помогла ему остаться в живых. И я сыграла на его набожности. Я перевела больных в сарай, в амбулаторию, а этого полицая к себе в дом. Он и раньше лежал отдельно, в бывшей родильной палате. Когда его привезли, я в ужас пришла от жестокости того, кто с ним расправлялся. Его рубили косой, как саблей… Ни одного живого места, больше тридцати ран… Потом мне рассказали, что это сделал четырнадцатилетний мальчуган: отомстил за мать, которую этот палач расстрелял… Но я врач. Я лечила его, вырвала у смерти… Легко убить врага, стреляющего в тебя. А убить раненого, без сознания… Я не могла, не имела права… Но надо было найти выход, надо было спасти партизана… Настоящего человека… На что я рассчитывала? Ни на что! Мне было уже все равно — один ответ… Я пошла на самое легкое, хотя и самое рискованное. Я поменяла их местами. Того — в подпол, а Петра положила на его место, забинтовав так же голову, руки… Ты видела… Я даже убедила себя, что никто не заметил подмены. Наивная. Может быть, и больные так спешат сегодня выписаться, потому что узнали? — спросила она непонятно кого — Сашу или самое себя.

Потом снизу поглядела на Сашу и быстро встала.

— Что же нам теперь делать, мой друг? — И, не ожидая Сашиного ответа, прошептала: — Осторожность. Только осторожность может спасти нас всех. Но долго так тянуться не может. Надо связаться с партизанами, чтоб они забрали его. Ты должна пойти и разыскать их.

— Мария Сергеевна! — встрепенулась Саша.

Ей стало страшно от мысли, что, едва найдя, она снова покинет Петю, да еще в таком состоянии, когда рядом стоит смерть. Он даже не узнает, что она приходила к нему со своей любовью и верностью, и будет мучиться… Нет, она останется здесь, при нем! Она никуда не уйдет! Не может уйти!

— А чем ты поможешь ему? Своими нежностями? — сурово спросила Мария Сергеевна. — Еще выдашь нас… Нет, тебе нужно идти!

«Надо рассказать ей всю правду про Лялькевича и про Петю. Теперь можно. Это не будет нарушением клятвы, потому что она наш человек, можно считать — член нашей организации», — подумала Саша.

— Мне кажется, кризис миновал… Сперва я боялась, что он в глубоком шоке. А вчера начал бредить… А это хорошо. Звал тебя, Сеню. Тогда у меня и блеснула догадка… Ругал какого-то Лялькевича. Погоди. Неужто Владимира Ивановича? Он тоже где-то в партизанах. Прошлой осенью наведался как-то ночью ко мне, просил медикаментов… Обещал, что будет заходить…

Саша не выдержала.

— Мария Сергеевна, я все расскажу… Простите, что таилась от вас до сих пор.

Та выслушала Сашу молча, не проявляя ни удивления, ни излишнего любопытства, только под конец вздохнула и сказала:

— О боже! Как она напутала, война! А его мать лежала у меня в больнице и каждый день плакала: где Володя? Может быть, и мой Сеня где-нибудь рядом.

— Теперь вы понимаете, что мне надо остаться, надо, чтоб он меня увидел… Это поможет ему…

— Боюсь я за тебя.

— Мария Сергеевна, да я без вас и шагу не сделаю. Клянусь!

Она задумалась.

— Хорошо. Я скажу фон Штумме, что попросила тебя помочь. Будешь стирать белье…

— Все, все буду… Любую работу, только бы…

— Ты знаешь, о чем я сейчас подумала? Мы сделаем ему переливание крови. Одна я не могла. У тебя какая группа?

— Вторая.

— Мы не знаем его группы. Нет сыворотки. Возьмем мою. Я универсальный донор.

Саша не могла найти слов, чтоб выразить благодарность этой женщине, спасшей ее Петю, ее счастье. Теперь у нее появилась уверенность, что Петя будет жить. Она не думала о том, как вырваться отсюда, уйти от опасности, ежеминутно угрожающей всем им. Один неосторожный шаг, одно чье-нибудь слово — и смерть. Нельзя ни на секунду забывать об этом.

Когда они вернулись в больницу, Саша не удержалась: глазами, взглядом попросила Марию Сергеевну разрешить ей зайти к нему. Та укоризненно покачала головой, но пошла вместе с ней.

«Жив!» — хотелось кричать от радости. Саша быстро наклонилась и поцеловала его в горячие, запекшиеся губы. И — будто вдохнула поцелуем силы. Раненый раскрыл глаза, посмотрел на нее и прошептал без удивления и радости:

— Саша…

Так шепчет малое дитя слово «мама», проснувшись на миг и убедившись, что мать сидит рядом.

— Петя!.. Родной мой!..

Мария Сергеевна придержала Сашу за плечо, осторожно отстранила. А раненый вдруг шевельнул забинтованными руками, точно стискивая кулаки, и проговорил злобно:

— Я разбил ему морду… Сеня… Слышишь? Надо было из пистолета… Вот так… Ах, гад какой!..

Пальцы Марии Сергеевны смяли Сашину кофточку. Женщина замерла: может быть, он скажет о сыне еще что-нибудь. Но Петро устало прошептал слова песни:

— Посею лебеду на берегу… Свою…