Три Анны

Пойдя на хитрость, подсознательно она ожидала, что Роман возмутится, съязвит, скажет, что не согласен лишиться ребёнка. И тогда она в обмен на алименты предложит ему хотя бы иногда, раз в месяц, встречаться с сыном. Ни один ребёнок не должен считать, что его бросили. Ни один!

Но Роман молчал. Только сопел в трубку.

Наконец, когда пауза стала переходить в критическую фазу, до неё донёсся ответ:

– Ты как всегда права. Я согласен.

Обида за сынишку оказалась столь велика, что Аня с трудом удержалась, чтобы не прокричать бывшему мужу, какой он безнадёжный идиот и предатель, но она с детства умела не показывать своих чувств, поэтому, сумев взять себя в руки, раздельно сказала:

– У тебя есть время подумать.

– Я уже подумал.

Аккуратно, словно свидетельство преступления, положив телефонную трубку, Аня посадила к себе на колени Костика и тихонько сказала:

– Ну вот, теперь ты только мой.

Сын подхватил:

– И дедин?

– И дедин.

– Тогда, порядок.

Сын привык доверять словам матери – она всегда бывала права, как тогда, в игрушечном магазине, когда он попросил купить себе автомат.

– В людей стрелять нельзя, – объяснила мама и вместо автомата купила ему машинку скорой помощи на батарейках.

А на следующий день в садике эти же слова повторила воспитательница, увидев с новеньким автоматом Сашу Кошкина. Оружие Сашу заставили убрать в шкафчик, а Костина машина целый день ездила по группе, сверкала мигалкой на крыше и спасала больных кукол от карантина по ветрянке.

Осенью Костю тоже возили на скорой помощи, он даже не знает почему. Помнит только, что мама озабоченно смотрела на градусник, поминутно вытирая ему лоб влажной салфеткой, а потом завернула в одеяло и на руках отнесла в машину скорой помощи.

– Не бойся, мальчик, – сказала тётя в больнице, набирая лекарство в прозрачный шприц с короткой, но острой иголкой.

Костик зажмурился, но ответил достойно, как настоящий мужчина:

– Я не боюсь. С мамой не страшно.

Укол он и вправду не почувствовал, а когда проснулся, мама сидела рядом с его кроваткой и укачивала на коленях маленькую девочку с соседней койки. Когда девочка перестала плакать, мама сказала:

– У Оли нет мамы, поэтому ей надо помогать.

Эти слова Костик сразу понял, и всё время, пока лежал в больнице, делился с Олей яблоками и виноградом, а выписываясь, оставил на память своего любимого голубого зайца. У Костика мама есть и дедушка тоже. Осталось раздобыть папу и бабушку. Но Костик умный мальчик, он давно догадался, как это сделать, и в свои именины, когда мама подарила ему железную дорогу, тихонько загадал нужное желание.

Но пока папа с бабушкой не объявились, им с мамой и так неплохо. Особенно вечером, когда мама читает вслух интересные книжки или играет на пианино.

Пианино или, как говорит мама, «фортепиано», досталось им из старинной сказки. Хотя мама рассказывала, что этот инструмент подарила прабабушке Ане старушка-соседка, Костя уверен, что соседка наверняка была не простая, а волшебная. Иначе откуда она взяла такую красивую вещь с серебряными подсвечниками, в которые Костя лично вставил красные свечки, предварительно почирикав ими по подоконнику. Красный воск оставил на белом пластике розовые разводы, и Косте потом пришлось тайком стирать их своей варежкой, чтобы мама не заругалась.

Играть на пианино мама любила и часто предлагала:

– Давай послушаем музыку перед сном.

И они вдвоём решали, какое у них сегодня настроение. Если настроение было весёлое, то мама исполняла марш или польку, а если грустное, то вальс или пьесу.

Костя тоже уже мог сыграть одним пальцем чижика-пыжика и знал, что такое гамма.

Но вообще, он не собирался становиться музыкантом. Куда лучше работать аквалангистом в океанариуме. Когда они с мамой ходили посмотреть на рыб и морских звёзд, то больше всего ему понравился именно аквалангист, который плавал среди морских обитателей и чистил щёткой толстое стекло.

Ещё стоит подумать над профессией шофёра и доктора. Но это уже потом, после школы.

А пока мама с дедушкой сказали, что его работа – ходить в детский сад и хорошо кушать, а то не вырастешь.

* * *

Крупногабаритная трёхкомнатная квартира, где жила Аня с сыном, досталась ей от дедушки с бабушкой. Саяновы переехали сюда в конце восьмидесятых, выбравшись из одной комнаты в коммуналке на 10-й Красноармейской улице.

– Конечно, мы радовались отдельной квартире, – рассказывала Ане бабушка Лена, – но я видела, что деду Воле жалко оставлять гнездо, в котором он родился. Хотя, тех соседей, что жили там до войны, не осталось в живых – все жильцы погибли в блокаду.

– Все-все? – с ужасом интересовалась Аня, представляя большую квартиру, наполненную покойниками. Она всей душой желала услышать, что бабушка ошиблась и сейчас улыбнётся и скажет: «Я перепутала. Конечно, все живы».

Но бабушка скорбно молчала, и Аня понимала, что выспрашивать подробности не стоит.

Дедушка тоже избегал говорить о войне и, вспоминая детство, ронял слова скупо, словно нехотя: