Три Анны

Ехать до Дроновки предстояло двенадцать вёрст. В другое время она поостереглась бы, но теперь рассудила, что денег с собой не везёт, а о грабежах на дорогах уже с месяц ничего не было слышно.

К тому же, в ту сторону удачно собирался с обозом шубный мастер Митрофан со смешным прозвищем Зяблик. Если поехать с ним, то будет спокойно и безопасно, и, даст Бог, уже через пару недель Иван Егорович сможет показаться столичным врачам.

* * *

Шубника Митрофана Аня знала по Ельску и именовала его не иначе, как дядя Зяблик, зная, что прозвище своё Митрофан очень уважает. Он и впрямь походил на эту маленькую юркую птичку: такой же подвижный, остроносый, с небольшими круглыми глазками, всегда поблёскивающими задорно и весело.

Горожане любили его за доброту и его беззлобие. Все жёнки в околотке знали – ежели надобна подмога – беги к Зяблику, он никогда не откажет.

Когда семья Весниных жила в Никольском конце, дядька Митрофан сшил батюшке знатный овчинный тулупчик, а матушке справил зимний салоп из синего сукна на лисьем меху. Матушка его с осени до весны с плеч не снимала.

«А ведь первое время стеснялась в нём ходить, – вспомнила Аня, – отговаривалась, что не по чину наряд, богат больно. Местные бабы завидовать будут, а соседская зависть жжёт хуже крапивы». Правда, вскорости не устояла перед искушением покрасоваться и сдалась на уговоры мужа с дочкой, да и соседки, зная скромность молодой купчихи, обновку одобрили.

– Чисто боярыня, – глядя на матушку, разодетую в салоп, любила приговаривать Анисья.

В ответ няньке мамушка белозубо смеялась, становясь похожей на юную невесту, разряженную для смотрин.

Сгорел тот салопчик вместе с домом, и пепел уже, поди, по ветру развеялся. И все мамушкины вещи сгорели на пожарище, даже напёрсточка или гребешка из косы на память не осталось.

Невысокий, жилистый Зяблик, славящейся среди клиросных певчих особо раскатистым басом, широко взмахнув рукой, предложил Ане устроиться на пышной куче выделанных овчинных кож:

– Покатишь, Анна Ивановна, со всем удобством. Я тебе и подушечку под головку подложу, чтоб слаще дремалось.

Сперва Аня хотела отказаться, но, взглянув на груду мягкой рухляди, представила, как в такт неторопливому лошадиному бегу выделанные шкуры зыбко прогнутся под её телом, и почувствовала неодолимую дремоту.

– Спаси Господи, дядя Митрофан.

Готовый услужить шубник для тепла накинул на Аню самую лёгкую овчинку, укутав её почти до бровей, и ласково пророкотал:

– Спи, касатка, путь долгий.

Дорога шла вдоль реки. Аня с благодарностью откинулась на тёплые шкуры, хранившие кисловатый запах квасцов для выделки, и стала смотреть на проплывающие в небе облака.

Сидя на облучке, дядя Митрофан что-то негромко бурчал себе под нос, порой принимаясь вполголоса затягивать извечную ямщицкую песню, среди лесной тишины звучавшую как протяжный плач.

Новенькая, на совесть сработанная телега, ещё не потемневшая от частых непогод, катила ходко, изредка скрипя колёсами по попадающимся на дороге булыжникам.

Под мерное раскачивание телеги мятежные Анины думы рассеивались в осеннем воздухе, постепенно становясь плавными и неторопливыми. Сонно скользя взглядом по начинающему редеть лесу, она заметила вдалеке всадника на вороном коне. В этот раз она не насторожилась, лишь лениво отметив его появление: «Неужели опять?» На этой мысли Анины веки опустились, погружая её в тёмный сон, наполненный запахами леса и переливами воды в реке.

Наверное, Аня спала крепко, потому что, когда телега резко встала, она не сразу поняла, где находится. Овчинная шкура укрывала её с головой, поглощая сторонние звуки, на фоне которых явно слышался загадочный монотонный свист, переходящий в жужжание.

– Приехали, дядя Зяблик?

Аня пошевелилась, рывком скидывая с себя овчину, да так и осталась лежать, не сумев быстро осознать происходящее. Взгляд выхватил согнутую спину Митрофана, прикрывающего руками лицо, и зловещего человека в надвинутом на лицо капюшоне, вокруг головы которого с воем вращалась серое колесо. Это выглядело страшно и непонятно.

– Что?! Что случилось?! Дядя Зяблик! – закричала Аня, от волнения не слыша своего голоса.

Незнакомец, не ожидавший её появления, словно споткнулся, круг над головой прекратил бешеное вращение, превратившись в гирьку на верёвке, которая со шлепком стукнула Митрофана в темя. Он обмяк от удара, поджав ноги крюком, и медленно стал сползать на землю, нелепо уткнувшись лбом в колени. Почувствовав недоброе, кобыла протяжно заржала. Этот знакомый с детства звук стряхнул с Ани оцепенение. Она встала на колени и, вытянувшись всем телом, схватила разбойника за капюшон:

– Да что же ты делаешь, гад!

Мельком Аня увидела, как разбойник отбросил гирю в сторону и напрягся, силясь отцепить от себя её руки. Нащупав коленом опору, Аня стиснула пальцы и, перемещая центр тяжести то вправо, то влево, принялась раскачивать тяжёлое тело нападавшего, не давая противнику передышки.

Извернувшись ужом, он перекрутился вокруг себя, тканью капюшона отдавливая ей кончики пальцев.