Три Анны

Вода била в лицо, набираясь в рот и заливая глаза. Отчаянно заколошматив руками по поверхности, Аня внезапно увидела, как из воды навстречу ей вынырнул человек. Он протянул руку:

– Хватайся! Держись!

Пытаясь выбраться из потока, она всем телом потянулась к спасителю, но вода закрутила её в водовороте, увлекая на дно и заполняя голову шумом и звоном, в котором не было места человеческой мысли.

– Держись!

Но Аня уже ничего не понимала.

«Прими, Господи, душу мою», – успели прошептать губы перед тем, как её милосердно покинуло сознание.

* * *

Сначала Аня ощутила холод во всём теле, потом, глотнув ртом влажный воздух, поняла, что вместо привычных звуков слышит ровный монотонный гул, заполняющий всю голову. Глотнула ещё раз, и в ушах стало горячо-горячо, словно из них медленно вытекал расплавленный воск. Вслед за этим мир наполнился шорохами и звонами.

Она непроизвольно застонала, и в ответ немедленно отозвался взволнованный мужской голос:

– Очнулась! Слава Господу!

С трудом разлепив тяжёлые веки, Аня поняла, что сидит на коне, головой прислонившись к груди барона фон Гука. Одной рукой он крепко обнимает её за талию, а другой держит поводья крупного коня вороной масти. Стекавшие с волос Александра Карловича капельки воды от встречного ветра брызгали ей на лицо, не давая снова впасть в забытьё. Мокрая одежда обнимала тело ледяной бронёй, тепло поднималось лишь снизу от разгорячённого крупа вороного коня.

– Не шевелитесь! У вас, похоже, сломана рука, – упредил её движение Александр Карлович, увидев устремлённый на него взгляд, и мягко добавил: – Отдохните, все беды позади, вы спасены, а преступник передан в руки правосудия.

«Сломана рука? – удивилась про себя Аня. – А совершенно не больно!»

Произошедшие события почему-то оставляли её совершенно равнодушной. Как само собой разумеющееся, она воспринимала своё спасение и то, что сейчас она едет на коне, тесно прижавшись к Александру Карловичу, и чувствует щекой его тёплое дыхание.

Когда конь переходил в галоп или брал препятствие, барон чуть приподнимал Аню одной рукой, ещё крепче прижимая к себе.

Несмотря на пережитое, объятия Александра Карловича дарили Ане спокойствие и надёжность, каменной стеной отгораживая её от внешнего мира. По дороге им то и дело встречались люди, спешившие на место происшествия. Коротко отсалютовав барону, верхами промчались полицейские во главе с господином урядником. Он пожелал остановиться и справиться о самочувствии потерпевшей, но Александр Карлович коня не придержал, лишь выкрикнул на ходу: «Жива мадемуазель Веснина, спешу к доктору».

Так же, не останавливаясь, Анин спаситель принял из рук одного из полицейских чинов сухой китель, заботливо укутав её плечи.

Нестерпимую боль в сломанной руке она почувствовала около дома доктора Серафима Мефодьевича, стоящего почти напротив полицейского управления.

Навес под крыльцом венчала широкая вывеска «Кабинет доктора Лунёва», под которой стоял сам доктор с выездным саквояжем в толстых пальцах. Кое-как накинутый дорожный плащ и старенький котелок на голове подсказывали прохожим, что господин доктор собрался с визитом к дальнему пациенту.

– Господин барон, я слышал о новом разбое и приготовился поспешить на помощь, – без предисловия начал говорить Серафим Мефодьевич, едва Александр Карлович осадил коня возле резной ограды. Но, увидев мокрого с ног до головы барона с раненой Аней на руках, мгновенно оценил ситуацию и без единого слова приглашающе распахнул дверь дома:

– Пожалуйте сюда. Кладите барышню на кушетку.

В двух словах Александр Карлович ввёл доктора в курс дела:

– Мадемуазель Веснина оказалась одной из жертв дорожного грабителя, бросившись из его рук с обрыва в реку. Имея некоторый опыт по части ранений, предполагаю, что у неё перелом кости.

– Сама пойду, – попыталась отстранить руки барона Аня, но они надёжно поддерживали её за спину, не давая упасть на дочиста выскобленные доски пола кабинета, насквозь пропахшего запахом валериановых капель и карболки.

Кушетка стояла между двух больших шкафов, снизу доверху набитых стеклянными бутылочками с привязанными к горлышкам бумажками-сигнатурами.

– Сейчас, сейчас душечка, не надо бояться, – как маленькую, принялся уговаривать Аню Серафим Мефодьевич, ловко взрезая рукав остро отточенным ножом.

– Пусть господин фон Гук выйдет, – сквозь зубы простонала Аня, силясь не завыть от нестерпимой боли, огненным шаром катившейся по всему телу.

Не отрываясь, доктор коротко кинул через плечо: «Прошу покинуть кабинет», неуловимым движением ощупав распухшее место, отчего Аня всё-таки не удержалась и вскрикнула.

– Через месяц будете как новенькая, – пообещал Серафим Мефодьевич, споро упаковав больную руку в прочные деревянные лубки. И серьёзно добавил: – Не иначе, как вас Господь сохранил, Анна Ивановна, на моей памяти из Керсты ещё никто живым не выбирался. Да, впрочем, вы это знаете лучше всех.