Три Анны

От этой печальной новости про Евгения Петровича у Ани сжалось сердце. Она представила, как несчастный господин учитель, истерзанный несмываемым позором, блуждает сейчас по деревням и не знает, где преклонить голову. И снова затопила ярость на Алексея, не щадящего души и судьбы даже самых близких людей.

Наверное, она до самой смерти не забудет ту минуту, когда сдёрнула накидку с головы грабителя и, отшатнувшись, ясно и чётко рассмотрела грубое лицо с хищным выражением, ещё недавно казавшееся ей добрым и светлым.

Пел песни, говорил хорошие слова, признавался в любви, рисовал…

Как только Аня смогла встать на ноги, она сорвала со стены свой портрет, нарисованный Алексеем. Сама мысль о том, что её черты рисовались пером в руке убийцы, вызывала отвращение. Разорвать! Уничтожить! Но в последний момент она решила оставить портрет себе, как назидание собственной недальновидности и беспечности.

Разве так вела бы она себя, если бы знала обо всём наперёд? Как она была слепа! Не разглядела фальши, притворства, жестокости. Глупая. Глупая и наивная! Из-за мнимых достоинств Свешникова она ещё имела дерзость выказывать презрение благороднейшему человеку – Александру Карловичу. Аня по сию пору ощущала на щеке его тёплое и нежное дыхание.

Мариша призналась, что, как только погорельцы переехали в Олунец, она попросила господина барона о помощи. И всё это время, ежедневно и еженощно, он охранял их покой. Тайком караулил по ночам возле дома, крадучись скакал вслед за Аней на вороном коне, ловил Проклу с офеней, рискуя жизнью, кидался на каменные пороги реки. И их встреча в грибном лесу тоже произошла не случайно…

«Господь наказывает нас за гордыню и самомнение, – горько рассуждала Аня, перебирая в памяти моменты встреч с Александром Карловичем, – и если бы не его невеста, то я сочла бы за счастье посвятить ему свою жизнь».

Последний удар Ане нанесла полковница Кормухина, вертлявая блондинистая дама, похожая на свою собаку, выписанную из Англии породистую болонку, с которой никогда не расставалась. Явившись с соболезнованием после вечернего чая, визитёрша долго и нудно рассуждала о падении нравов современной молодёжи, порой разгорячаясь так, что приходилось обтирать вспотевшее лицо кружевным платочком.

Затем перешла к личности Алексея Свешникова, а напоследок, прощаясь в дверях, вдруг остановилась, подозрительно взглянула Ане в глаза и сложила губки бантиком, придерживая одной рукой рвавшуюся с поводка болонку:

– Уж не знаю, Анна Ивановна, успели ли вы отблагодарить за своё спасение господина майора фон Гука, но я советую вам поторопиться, потому что завтра утром он возвращается в полк.

* * *

Прощальное письмо Александра Карловича Ане доставила горничная баронессы фон Гук Марфуша, по своему обыкновению одетая в широченный сарафан с оборками и белый платок, то и дело сползающий с выпуклого лба на крошечные, но хитрые глазки.

Она осторожно постучала в дверь на ночь глядя, когда в доме уже ложились спать и по гостиной разливалась зыбкая темнота, разбавленная скудным светом единственной свечи посреди обеденного стола.

Завидев на пороге громоздкую фигуру горничной, Аня почувствовала, как у неё похолодело в груди от недоброго предчувствия. Она вопросительно уставилась на Марфушу. Та расплылась в довольной улыбке, став похожей на откормленную хавронью, только что раздобывшую подгнившую сахарную свёклу:

– Вам, барышня, послание, – Марфуша выразительно шлёпнула губами и, словно нехотя, добавила: – От господина майора в собственные руки.

На данный момент Аня располагала лишь одной здоровой рукой, нервно дрогнувшей, когда в ладонь лёг небольшой конверт без надписи.

Торопливо убежав в свою комнату, она нещадно оторвала бумажный край и вытащила письмо:

«Многоуважаемая Анна Ивановна!

Когда Вы прочтёте эти строки, я буду уже далеко от Олунца, и даю слово больше никогда не тревожить Вашего покоя своей персоной.

Не знаю, зачем я к Вам пишу, видимо, для того, чтоб между нами не осталось недосказанности. Буду краток: я полюбил Вас с той самой минуты,

как увидел. Понимаю, что неприятен Вам, но тем не менее никакая сила на свете не заставит меня забыть благословенный Богом летний день вблизи речного порога и юную длиннокосую девушку, стоящую на тёплом ветру.

Не смею ещё раз предложить Вам свою руку и сердце, но знайте, где бы я ни был, моя жизнь всецело принадлежит Вам.

Честь имею. Ал. ф. Г.»