Три Анны

– Я здешний ворон, – с завыванием произнёс мужчина, протягивая к ней руки с посохом.

Не сразу сообразив, что встречный цитирует слова Пушкина из поэмы «Русалка», Аня отпрянула, мгновенно просчитав, что поскольку она на коне, то пеший сумасшедший не представляет для неё опасности. В любой момент можно развернуться и ускакать.

Странный путник словно прочитал Анины мысли и, картинно взмахнув шляпой для приветствия, сменил тон:

– Не пугайтесь, прелестная амазонка, хотя предполагаю, вы не робкого десятка, раз прогуливаетесь в одиночестве по лесным тропам. Видите ли, я приезжий художник и провожал в Петербург близкого друга. Да вот засиделся у реки, любуясь закатом. А теперь приходится плутать во тьме.

Сверху Ане не удавалась рассмотреть черты собеседника, но по голосу она определила, что, скорее всего, он молод.

– Если вы местная жительница, то наверняка слышали о моём приятеле – это барон фон Гук.

Анино сердце оборвалось и, кувыркаясь, подпрыгнуло вверх, застряв где-то в районе горла.

Если бы не Зорька, упрямо стоящая и не двигающая ни одним мускулом, Аня наверняка бы сползла прямо в руки художника.

– Он уехал только что?

– Часа три, как уехал, милая барышня. По моим скромным подсчётам, Александр уже спокойно спит на постоялом дворе в тридцати верстах отсюда.

– Спокойно спит? – беспомощно пролепетала Аня.

– Именно. А что ему ещё делать ночью? – удивился её вопросу мужчина. – Выспится, а завтра утром со свежими силами снова в путь. Саша говорил мне, что к понедельнику должен вернуться в полк.

Чувствуя, что вот-вот разрыдается, Аня резко нажала пятками в бока Зорьки, разворачивая кобылу к дому:

– Пошла!

Лошадь покорно затрясла головой и мерно поскакала назад, время от времени шумно втягивая ноздрями свежий воздух.

– Барышня, барышня, стойте, мы же с вами не познакомились! У вас дивный профиль! Я желал бы написать ваш портрет в виде всадницы! – услышала она в спину призывный оклик, но не остановилась, продолжая безостановочно понукать Зорьку до самой конюшни.

Дома, тенью метнувшись в свою спальню, Аня, не раздеваясь, рухнула лицом в подушки и долго плакала, не в силах остановиться.

Утром она встала с первыми лучами солнца, тщательно расчесала волосы, одной рукой заколов на затылке пышный узел, и медленно спустилась к завтраку.

И хотя глаза выдавали бессонную ночь, лицо дышало спокойствием и смирением.

– Сегодня я буду делать прощальные визиты, – сообщила она Марише, с сожалением глядя, как у той жалобно поднялись брови. – Три дня кладём на сборы и, даст Бог, в понедельник двинем в Петербург, показывать батюшку врачам.

* * *

– Аня, ты должна взять деньги. Скажи, если бы ты была богата, а я бедна, неужели ты всей душой не пожелала бы мне помочь? И неужели не расстроилась, если бы я отвергла помощь, идущую от чистого сердца? – голос Мариши не просил, а требовал немедленного ответа, и Аня, склонив голову, смиренно протянула руку и взяла со стола пухлый бумажный пакет, перевязанный розовой ленточкой.

– Вот и умница! – радостно защебетала Мариша, суетливо чмокнув Аню в нахмуренный лоб. – Ты не представляешь, как я счастлива, что имею возможность хоть чем-то помочь тебе.

– За тобой ещё хлопоты по устройству школы, – напомнила Аня.

– Об этом не беспокойся! Ровно через две недели – первый урок!

Мариша, торжествуя, достала из конверта записку и протянула её Ане:

– Только что доставили с утренней почтой: новая учительница извещает, что классы готовы к открытию.

Хорошее известие обрадовало Аню, и она подумала, что слова старухи о ночной тьме, сгущающейся перед рассветом, оказались пророческими: рассвет постепенно забрезжил на горизонте, хотя наступающий день сулил стать пасмурным по той простой причине, что в нём не нашлось место для любимого человека. Александра Карловича… Саши…

Иван Егорович чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы перенести дальнюю поездку в Петербург. На семейном совете порешили ехать обозом до Вологды, а оттуда всего сутки до столицы по железной дороге.

Место будущего проживания помогла подыскать кухарка Матрёна.