Три дня до небытия

– Запри его, – велел Раскасс Гольцу, – но монитор не выключай.

– Два дня, – шепнул последний призрак, – я сидел рядом со своим телом, глядя на дыры в своей груди.

Шарлотта, переключившись на Гольца, наблюдала, как его пухлые руки закрывают дверцу. Медные ручки на них были миниатюрными копиями эмблемы Весперса – чаши Грааля: два простых гладких конуса, соединенные вершинами, один расширяется кверху, другой книзу, как двойная мерка для коктейлей в барах, выполненных в стиле Баухаус.

Воспользовавшись мимолетным взглядом Гольца, Шарлотта с жадностью сосредоточилась на этих маленьких медных кубках. Потом Гольц выпрямился и перевел взгляд на нее.

– Каким образом Гармоническое Сближение вызывает духов? – спросила она. Гольц услужливо оглянулся на Раскасса.

– Как Гаргамелла, – ответил тот.

– В смысле – мать Гаргантюа у Рабле?

– Нет… хотя, может быть, название и дали в честь этой… как ты говоришь? Матери Гигантора? Нет, это название большой пузырьковой камеры в швейцарской лаборатории ЦЕРН. Десять тонн жидкости сжимают под высоким давлением при температуре, близкой к точке кипения, а потом давление резко падает, и все невидимые частицы, которые носятся в жидкости, образуют цепочки пузырьков. Они становятся явными, фактически существующими, а не невидимыми и потенциально возможными.

Раскасс махнул рукой в ночь за окном.

– Все эти мистики, забираясь на вершины гор, опустошают все вместе свои сознания, вроде как внезапно сбрасывают давление в водяном баке общей психики, и сущности, которым положено оставаться низковероятностными потенциалами, вдруг актуализируются.

Шарлотта выгребла мелочь из кармана джинсов и показала ладонь. Гольц посмотрел, и она тоже увидела три четвертака и пятицентовую монетку.

– И правда, восемьдесят центов, – сказала она.

– Окажись там пять монет, они бы зависли, – усмехнулся Гольц. – Они, как некоторые примитивные культуры, знают только пять чисел: один, два, три, четыре, много.

Раскасс, облокотившись на складной столик, выглядывал в окно по правому борту. Шарлотта переключилась на его зрение и увидела точки оранжевых огоньков в горах.

– Пожары отсюда до Гумбольдта, Тринити и Сискию, – тихо проговорил Раскасс. – И все загорелись от молнии, ударившей вчера около полудня.

– Ну, – заметил Гольц, – пуля пятидесятого калибра на лету зарядит немало пылинок. А Лизерль Марити двигалась намного быстрее.

– Да уж, здесь отдохнешь! – проворчал Маррити.

Он плотно закрыл тяжелую дверь, но снаружи все равно пробивались голоса и скрип каталок. Больничный коридор пах хлорофилловыми опилками, как пол в клетке хомячка, а в палате еще держался запах лимонного крема и говядины с подливой, хотя сиделка уже забрала поднос, на котором полчаса назад Дафне принесли желто-бело-бурое пюре. На стене над ее кроватью висел листок с отпечатанной на машинке инструкцией «Как правильно глотать». Что-то около дюжины важных пунктов. Лежа в кровати, Дафна всего этого не видела.

Горло ей перевязали марлевой повязкой. Безуспешно пытаясь применить прием Геймлиха, он сломал ей два ребра, но они не требовали ни жгута, ни бандажа. Дафна взяла карандаш со столика на колесах, стоявшего возле кровати, и написала на верхней странице принесенного Фрэнком блокнотика: «Снотворн. бы? И себе попроси». От ее движений закачался прозрачный мешок капельницы на штативе; к счастью, игла, воткнутая в запястье, была закреплена пластырем, так что выскочить ей не грозило.

Маррити оглянулся на синюю брезентовую раскладушку для сна, которую принесла сиделка, когда он отказался от «кардиокресла»: оно выглядело как уполовиненная больничная кровать, снабженная прикрепленным снизу электромоторчиком.

– Мне и так хорошо, – сказал Фрэнк Дафне. Он занял один из двух простых деревянных стульев, стоявших в этой половине палаты; сиденье второго было застелено полотняным квадратиком вроде пеленки, и ему даже не хотелось спрашивать зачем.

Больница Святого Бернардина после экстренной операции перевела Дафну сюда, в педиатрическую больницу Эрроухед. Маррити успокоили, сказав, что сделанный впопыхах разрез потребовал наложения всего четырех швов. Хирург сделал «подкоп» – наложил несколько стежков изнутри, так что снаружи шрама почти не будет видно, хотя края раны он стягивает надежно.

Завтрашнюю его лекцию о современном романе в университете Сан-Бернардино придется отменить, о чем Маррити сообщил по телефону, поэтому на следующий день, как только Дафну отпустят, он планировал выспаться в собственной постели. Проспать целый день.

В палате стояла еще одна кровать, чуть дальше от двери, но пока она пустовала, и Фрэнк надеялся, что ее никто не займет. В приемном покое больницы Святого Бернардина было полно бродяг, которым просто требовались обезболивающие, и ему не хотелось, чтобы рядом с его беспомощной дочерью находился какой-то чужой человек. На этой больничной кровати с приподнятым изголовьем, на тоненькой простыне, накрытая потертым одеялом, она выглядела такой слабой. Маррити привез бы ей Рамбольда, если бы сгоревшего мишку не похоронили во дворе.