- Да, это христианский проект, - повторил он убеждённо. - Я не говорю обо всех признаках коммунистического культа с его огромным числом святых и мучеников, которого не знала ни одна религия, кроме христианства и коммунизма. А 'Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить' - что это, как не идея божественного бессмертия, точней, смерти и воскрешения? Да и сама идея устроить поклонение мощам в Мавзолее тоже никак не атеистическая, верно? Но я говорю не про внешние признаки. Подумайте сами, - продолжил он робко, не вполне уверенно, как бы сокровенное, но чем дальше, тем больше оживлялся: - где ещё, в какой ещё стране мира осуществилась - нет, не осуществилась, но начала осуществляться - идея земного рая и Царства Божьего на земле, идея преображённого государства, в котором люди получат право на счастье соборно, целокупно, а не сословно или индивидуалистически, в котором все люди устремятся к настоящей человечности, в котором промышление о добре и красоте, забота о ближнем перестанут быть редкостью, а станут повседневностью и нормой жизни? Это ведь то сокровенное 'Бýди! Бýди!', что вышло из кельи старца Зосимы как несмелая мечта отдельных высоких праведников и духовидцев - и уже какой большой земной путь пройден к ней! Всеобщее бесплатное образование, бесплатная медицина, бесплатное жильё, чего, уверяю вас, больше нет нигде в мире; повсеместное просвещение, общая любовь к книге, воспитание с детства чуткости к художественному творчеству - разве всё это уже не шаги к заветному 'Бýди! Бýди!'? Да, они ещё недостаточные, но уже какие значительные! Какая другая страна, кроме Советского Союза, сумела ещё так приблизиться к этой мечте?
- К чему приблизиться, к чему? - перебила я. - Я вас не совсем понимаю: я не знаю ничего про старца Зосиму, и что такое 'Бýди!'? К коммунизму? Или к царству божьему?
- К обществу, преображённому в духе Христа!
- Ко второму, значит. Очень любопытно, очень... Только в нашем 'царстве божьем' нет бога, вы это забыли!
Август поставил чашку на столик и вернулся туда, куда стоял. Выпрямился, облокотившись спиной на гарнитур 'Вечер'.
- Да, - согласился он тихо. - У вас нет Бога. И на этом вся страна однажды может споткнуться.
Долго мы смотрели друг на друга, ничего не говоря.
Жгуче интересно и жутко слушать такие рассуждения. Не в первый раз я слышала критику 'самого справедливого строя', и слушала очень внимательно, не из склонности к бунту, а из желания разобраться, понять, что правда. И сейчас я пыталась не пропустить ни слова, поэтому, хоть не поняла и половины, поняла одно: это - совсем непривычные для меня идеи: не Солженицын, и не Сахаров, и не 'Голос Америки' даже. Что-то, зачерпнутое из другого водоёма мысли, и наверное, это более глубокий, совсем особый водоём. Что-то, пожалуй, русское, до чёрной земли русское, но только явно не советское, по крайней мере, не 'советское' в духе 'Взвейтесь, кострами!', это уж наверняка. И разве это критика? Это похвала, но с какой неожиданной стороны! Уж наверняка ни ортодоксы, ни сахаровцы не согласятся с такой похвалой.
Откуда он взял все эти мысли?
Кто он такой, чёрт его побери?
XI
- Вот, хотела вам сказать: 'Вазу не разбейте', - пробормотала я насмешливо, чтобы скрыть свою тревогу. - Жаль, что вы уже успокоились.
- Какую ещё вазу?
- Это из книжки одного писателя...
- Вазу - в том значении, что я - Идиот? - мгновенно догадался Август.
Я кивнула, что мне ещё оставалось. И покраснела густо (а что ещё было делать?). Мой гость осторожно сел рядом в кресло.
- Мне папа посоветовал прочитать эту книжку, - пояснила я извиняющимся тоном.
- Хорошая книжка, - серьёзно согласился он. - Ваш отец - очень неглупый человек. Кстати, он ведь... - я перехватила взгляд моего гостя на часы.
- Нет, он сегодня ещё не приедет, - поспешила я объяснить. - Но сегодня вечером могут прийти девчата из нашей группы и ещё... кое-какие ребята. Вот бы вам с ними поговорить! А я бы послушала...
- И посмеялись бы?
- Почему посмеялась? Ах, вы всё про 'Идиота', подвернулся же он мне... Не надо мне из себя умную строить, вот и весь сказ! Нет, не посмеялась бы. Неужели вы не понимаете, Август, что я потому и пытаюсь быть насмешливой, что мне, ну... очень неловко это слушать.
- Почему?
- Потому что больших размеров мысли не вмешаются в мою маленькую девичью голову, вот почему. И иногда даже думаю: а вдруг... ('Нет, нет, этого ни в коем случае нельзя говорить!' - вспорхнула мысль.)
- Вдруг - что?
- Я не скажу.
- Вдруг я нездоров?
- Зачем вы так угадываете? Это безжалостно.
- А если я нездоров, то вы меня... сдадите в клинику, пожалуй?
- Нет, - шепнула я стыдливо. - Я бы вас лечила...
Снова мы долго смотрели друг другу в глаза. Я закусила губу, чтобы не рассмеяться над собой (или не заплакать, не знаю).
- Вечером придут ваши подруги - это во сколько же вечером? - первым нашёлся Август.