Три дня одной весны

— И хорошо сделали! — проговорил он и широким жестом руки указал на дастархан. — Пожалуйста, лепешки берите… фрукты, мясо.

— Бульон принесу, — сказал Хомид и отправился на кухню.

— Во имя бога милостивого, — негромко произнес Зариф Барака и взял с дастархана кусочек лепешки.

Старая его одежда кое-где была аккуратно залатана. Со щемящим чувством отметил это Усмон Азиз и спросил:

— Борьбой больше не занимаетесь?

— Куда там! Пятнадцать лет не входил в круг.

— Сейчас, верно, в колхозе состоите?

— Да, бай. Удовольствием души стал колхоз. Землю дали. Работаем сообща.

— Когда говорят, — с ядовитой усмешкой вставил мулло Салим, — что все теперь равны, все братья, то Зарифу и ему подобным это, конечно же, нравится, почтенный.

— Что делать, имам, хорошее и плохое каждый понимает по-своему.

— Хвала вашему отцу, бай! — обрадовался Зариф Барака. — Хорошо сказали.

— Ну вот и ладно, — усмехнулся Усмон Азиз и повернулся к мулло Салиму. — Что в селе?

— Тихо, почтенный, будто водой поглотило. Почти все в поле. Халил и Ато на своих местах.

— Узнали, где Юнус?

— Да, почтенный. Зариф говорит, что он в долине Пойгахджо.

— Та-ак, — протянул Усмон Азиз. — К вечеру вернется?

— Трудно сказать, — промолвил Зариф Барака. — Он пахарей хотел там проведать.

— А вы почему в селе остались?

— А мне председатель другую работу поручил. Мастерил рукоятки для лопат и кетменей. — Зариф Барака улыбнулся. — Еще неделя, бай, и мы арык наверху села будем чистить! Лето скоро, надо сады поливать…

Теплое чувство к нему исчезло; теперь Усмон Азиз с неприязнью смотрел на бывшего пахлавона и думал, что он самодоволен, как слабоумный, вдруг нашедший кувшин с золотом.

Все с той же радостной улыбкой продолжал Зариф Барака:

— Еще земли освоим! Хорошая, даст бог, пойдет жизнь.

Он был, конечно, совершенно неотесан, этот борец, иначе бы понял, что неприлично говорить о своих надеждах тому, кто вынужден был покинуть родину. Но Усмон Азиз сдержался и сухо пожелал Зарифу Барака исполнения его желаний. Тот, однако, не унимался.

— О том, как я живу, вы, бай, узнали, — сказал он. — Теперь позвольте спросить у вас…

— Спрашивайте! — одним резким движением оторвавшись от подушки, Усмон Азиз сел, подогнув под себя ноги. — И мы ответим: хорошо живем, очень хорошо! Где бы ни были, проводим свои дни подобно шаху, ни в чем не ведая нужды. И всегда помним завет наших дедов, — проговорил Усмон Азиз, упирая жесткий взгляд в глаза пахлавона. — Не пререкайся, говорили они, с тем, кому бог дал. Ибо то, что ему дано, дано от бога самого.

Зариф Барака не отвел глаза.

— Я не пререкаюсь, бай, — с достоинством сказал он. — Но те же наши деды говорили: царствовать на чужбине хуже, чем просить подаяния на родной земле.

Усмон Азиз вскипел.

— Ты мне умом собираешься стать?! Упрекнуть хочешь?

— Нет, бай, к слову сказал.

— К слову жене своей говори!

— Слушаюсь, — не без насмешки согласился Зариф Барака и сложил на груди руки.

Усмон Азиз почувствовал, что у него пересохли губы. Он провел по ним языком и закричал высоким, срывающимся голосом, уже не пытаясь сдержать гнев.

— Ну-ка, встань! Встань, иначе я разнесу твою пустую башку! К слову! А?! Я тебе покажу — к слову! Встань, говорят тебе, низкий родом! Прочь с моих глаз!

Зариф Барака едва заметно пожал плечами и произнес:

— Слушаюсь.

Затем он медленно поднялся, спустился с айвана и, надевая свои старые сыромятные сапоги, повторил:

— Слуша-аюсь.

И после этого степенно зашагал к воротам.

— Тварь, — бросил ему вслед Усмон Азиз и недовольно взглянул на мулло Салима. — Вы тоже хороши. Кого привели?

— Сам увязался, — почесал тот свою редкую, рыжеватую бородку. — Проведать, мол, хочу…

Некоторое время спустя на дастархане в больших китайских чашах дымился бульон с мясом и курдючным салом. Все снова собрались за едой, и Ороста заботливо упрашивала брата: «Ешьте, пока горячее». В ее голосе нельзя было не почувствовать безграничной любви к брату. Усмон Азиз взглянул на ее осунувшееся, с покрасневшими глазами лицо, и сердце его сжалось. Кончилось счастье их рода. Дрогнувшим голосом он сказал:

— Ты тоже ешь, сестра. И вы, — обернулся он к племянникам, — а ну-ка, налетайте! Займитесь дастарханом!

Когда, покончив с бульоном, приступили к чаю, на дворе появился Юнус. Зариф Барака пришел с ним и двумя другими дехканами.

Мулло Салим засиял и шепнул Усмон Азизу, что, если упрямый осел захочет погибнуть, то непременно будет ходить по краю пропасти.

Подойдя к айвану, Юнус поздоровался с Усмон Азизом. Тот даже не взглянул на него; пристально, будто стремясь как можно лучше увидеть не только лицо, но и самую душу бывшего пахлавона, Усмон Азиз смотрел на Зарифа Барака.

— Ты снова пришел? — наконец, спросил он его.

Зариф Барака промолчал.

— Испугался, что этого родившегося в нищете  п р е д с е д а т е л я  я изжарю и съем? Явился его защищать?

Зариф Барака по-прежнему молчал.

— Как хочешь, — сказал Усмон Азиз. — Тогда любуйся нами, если мы достойны того.

И он умолк, погладив красивую бороду. Так и не дождавшись от Усмон Азиза ни ответа, ни даже взгляда, Юнус спросил:

— Забыл обычаи, бай?