Три дня счастья

Пару дней я вёл затворнический образ жизни. Из дома выходил только затем, чтобы поесть, а остальное время сидел в четырёх стенах и, разложив на столе цветную бумагу из канцелярского магазина, без устали складывал бумажных журавликов.

Мияги окинула взглядом ровный ряд моих поделок и спросила:

— Хотите собрать тысячу? [11]

— Как видишь.

Мияги вытянула голубого журавлика из кучи, взяла его пальцами за крылья и с любопытством осмотрела.

— В одиночку сделаете целую тысячу? Зачем?

— Хочу счастливо прожить остаток жизни, — ответил я.

Это бессмысленное занятие оказалось довольно увлекательным делом. Комната утопала в разноцветных журавликах. Розовые, красные, оранжевые, жёлтые, салатовые, зелёные, голубые, синие и фиолетовые — они падали со стола, разлетались от воздушной струи вентилятора, лежали на полу и просто украшали мою скучную квартиру.

Их вид вызывал у меня странное удовлетворение. Разве есть на свете нечто более подходящее под определение «чистая молитва», нежели бессмысленный и красивый поступок?

Складывая оригами, я то и дело порывался заговорить с Мияги, но удерживал себя. Я решил, что не стоит искать у девушки утешения и поддержки: избавляться от собственной тревоги за её счёт было неправильно.

С другой стороны, и Мияги будто бы чуть-чуть оттаяла. Теперь она отводила взгляд, когда я замечал, что она на меня смотрит. Пожалуй, это была более человеческая реакция, ведь раньше девушка не сводила с меня изучающего взгляда.

Я объяснял себе такую перемену в поведении Мияги тем, что она раскрыла мне душу, хотя, возможно, всё проще: чем меньше остаётся жить объекту наблюдения, тем ласковее должны быть с ним наблюдатели.

В любом случае рядом со мной она находилась только из-за работы. Не стоит забывать об этом и тешить себя какими-то надеждами, иначе меня ждёт жестокое разочарование.

На пятый день я закончил с оригами. Пересчитывая их, заметил несколько штук, выполненных очень аккуратно, — явно не моих рук дело. Видимо, постарался кое-кто участливый, пока я спал.

Я нанизал тысячу бумажных журавликов на нить и подвесил получившуюся конструкцию к потолку.

Ах да, письмо!

В ту ночь, когда с журавликами было покончено, я проверил карманы джинсов перед стиркой и обнаружил сложенный лист бумаги.

«Будущему мне через десять лет», — гласила надпись.

Я положил его в карман, когда вырыл капсулу, да так и забыл.

Закинув джинсы в стиральную машинку, я снова пробежал письмо глазами.

Вот что там было написано:

«Будущему мне через десять лет.

Только ты можешь выполнить эту просьбу.

Если через десять лет тебя так и не купят, найди Химэно.

Кажется, Химэно не может без меня, а я не могу без неё».

Я показал письмо Мияги.

— Надо же, каким честным и добрым мальчиком вы были десять лет назад! — почти с восхищением сказала Мияги. — Так что будете делать?

— Найду Химэно, — заявил я. — Понимаю, что, скорее всего, затея нелепая и бесполезная. А до такой степени привязаться к подруге детства, которую десять лет не видел, — вообще верх глупости. Но всё-таки это просьба от меня прошлого. И мне нынешнему хочется её исполнить. Возможно, я сделаю себе хуже — только ещё больше разочаруюсь. Но я решил: не сдамся, пока своими глазами не увижу, что всё бесполезно. Хочу найти её и поговорить в последний раз, а в благодарность за то, что она была для меня смыслом жизни, собираюсь отдать ей триста тысяч, которые получил за эту самую жизнь. Конечно, кое-что я уже потратил. Полагаю, ты будешь против, но ведь я заработал эти деньги, продав свою жизнь. Могу делать с ними что хочу, правда?

— Я не буду вас останавливать, — сказала Мияги. — Вообще-то я даже немного вас понимаю.

Даже досадно стало: я не ожидал, что она так легко согласится.

Я не задумался над её ответом, не попытался узнать, что она имела в виду. Лишь позже мне открылось, какой смысл девушка вкладывала в свои слова.

«Немного вас понимаю» — мягко сказано, ведь на самом деле она по себе знала, что я чувствовал, и узнала гораздо раньше меня.

— Завтра я думаю съездить домой к Химэно. Она ведь сейчас живёт у родителей?

— Да. Она там живёт с тех пор, как рассталась с мужем, — ответила Мияги и настороженно покосилась на меня — видно, остерегалась говорить при мне о Химэно, боясь, что я снова ни с того ни с сего разозлюсь.

— Спасибо, — выдал я неожиданно для себя самого.

— Пожалуйста, — будто бы с облегчением откликнулась Мияги.

Откуда я знал новый адрес Химэно после её переезда? Дело в том, что летом, когда мне исполнилось семнадцать, я получил от неё письмо.

Странное, неуютное чувство охватило меня при прочтении — как будто писала не она.

Химэно рассказывала о разных мелочах: жаловалась, что из-за большой учебной нагрузки и книжку совсем некогда почитать, и даже письмо пришлось писать, выкраивая время в перерывах между уроками; поведала о том, в какой вуз собирается поступать, а также сообщила, что подумывает заглянуть ко мне на зимних каникулах.