Три дочери Льва Толстого

В феврале 1919 года в Москву приезжала Татьяна Львовна, о чем оставила запись в дневнике: «Москва неузнаваема. Совсем нет магазинов. Есть городские лавки, в которых по карточкам дают очень маленькое количество продуктов – настолько малое, что жить ими нельзя, и вся Москва живет тем, что она потихоньку из-под полы, через черные лестницы покупает у спекулянтов по бешеной цене»[1157]. В Румянцевском музее энтузиасты-текстологи, как вспоминала Александра Львовна, «пили горячую воду без сахара во время отдыха и грызли сырую морковь, больше есть было нечего»[1158]. Александра Толстая заметила: «Я приношу себе большей частью тоненький кусочек хлеба и воблу. Она твердая, ее надо долго жевать, и потому на время исчезает чувство голода, а главное, после соленого можно влить в себя большее количество чая»[1159]. В те годы сама Александра Львовна жила за счет пасеки, привозила мед в Москву и продавала его. Вырученного едва хватало на еду.

После работы в музее расходились, но дома было не лучше. Татьяна Львовна записала о ситуации в Москве: «Везде холод. 〈…〉 У Саши, сестры, четырехэтажный дом совсем не топят. Трамваи не ходят. Канализация испортилась, поэтому вонь и зараза. Ввоз хлеба и муки опять стали строго контролировать, и поэтому пуд муки стоит 1000 р. Болезней много, как и везде. 〈…〉 Верочка[1160] рассказывала о том, что, когда она была у Саши, с ней была дурнота. Это теперь очень частое явление. А живет Саша одна, без прислуги, и, кроме своих дел, у нее полны руки чужих. Не хватает сил на работу в музее, работу для своего питания, на длинные концы пешком по Москве и на топку своего тела»[1161]. Дурнота – то есть голодные обмороки.

Однако именно об этом времени А. Л. Толстая написала: «Эти несколько лет, которые мы проработали в Румянцевском музее, были для меня самыми яркими и, пожалуй, счастливыми в мрачные, безотрадные дни революции»[1162]. И это понятно: новоиспеченные текстологи впервые знакомились с ранее не изданными произведениями Л. Н. Толстого (комедия «Зараженное семейство» и др.), его незавершенными замыслами, вариантами «Детства» и «Войны и мира», дневниками и письмами.

Все это было в свое время заботливо собрано и сохранено женой писателя – Софьей Андреевной. Она-то любила вспоминать, что однажды один из ее сыновей «прибрался» в кладовой и выкинул с хламом груду бумаг в канаву. Это были рукописи книги «Война и мир». С. А. Толстая, к счастью, через какое-то время обнаружила их, правда бумага уже пострадала. Изучать эти рукописи было трудно. Еще 26 октября 1917 года С. А. Толстая писала старшему сыну Сергею, собравшемуся заняться систематизацией толстовских рукописей: «Но ты, по-видимому, неясно отдаешь себе отчет, какая это огромная и сложная работа. Например, рукописи „Войны и мира“, побывав в канаве, – да и кроме того – запиханы кое-как в двух ящиках. Это все обрывки, вырезки, и трудно придумать систему, в которую привести все в порядок. Одному работать – немыслимо»[1163].

Черновых редакций и вариантов книги «Война и мир» было много (позднее в Полном собрании сочинений они заняли три тома). «Забывая холод и голод, мы, – вспоминала А. Л. Толстая, – читали новые сцены, характеристики героев „Войны и мира“, и бывало иногда непонятно и обидно, зачем отец выбросил те или иные страницы»[1164]. В памяти младшей дочери всплыли его слова о том, что произведение только выигрывает от сокращений, что оставлять надо только самую суть.

Еще в юности Александра стала работать с рукописями отца. Особенно ей запомнился первый опыт переписки: очень трудный для прочтения почерк разобрать не могла, засиделась допоздна, а наутро принесла свою рукопись, всю залитую слезами. Со временем Александра научилась разбирать написанное Толстым. К 1918 году, конечно же, обрела собственный опыт в работе с рукописями. Но сложности возникали и на новом, «румянцевском» этапе: выяснилось, что почерк отца с годами претерпел изменения. «В глазах рябит от косого, неразборчивого почерка, – писала А. Л. Толстая. – В самых ранних рукописях он мельче и буквы круглее»[1165].

Как счастливы бывали все, справившись с очередной загвоздкой в работе! «Мы радовались, как дети, когда удавалось разобрать трудные слова, хвастались друг перед другом. 〈…〉 Брат Сергей и я проверяли дневники. Сначала он следил по тексту, затем я. Мы привыкли к почерку отца, но все же нам приходилось прочитывать одно и то же бесконечное число раз, находя все новые и новые ошибки. Мы особенно торжествовали, когда находили такие ошибки, как, например, Банкет Платона, как было напечатано в дневниках издания Черткова, который оказался Биномом Ньютона»[1166]. С текстами на иностранных языках работали знатоки. Французский текст переписки Л. Н. Толстого с Т. А. Кузминской вычитывали дамы, «гладко причесанные, в стареньких, когда-то очень дорогих шубах».

Фотокопия страниц рукописи «Войны и мира» Л. Н. Толстого