Три глагола (СИ)

  Слезы текли и текли. Зачем она так резко сказала ему - нет? Но встречаться... как встречаться? А ей, Лене, даже целоваться с ним не очень-то хотелось... Нашлась принцесса! Целоваться ей не хотелось... Терещенко вон штуки и покруче поцелуев выделывает... И ничего - сплюнула в раковину и пошла... Даже ананас не стала есть... Ленка зарыдала еще пуще. Какая же она мерзкая! Жалкая, трусливая, глупая!.. Всего-то надо было...

  Ночь разматывалась бесконечно, как кассетная пленка (в детстве они с сестрами любили из испорченных, зажеванных магнитофоном кассет вытягивать эту глянцевитую пленку, красиво трепетавшую на ветру). Иногда Ленка как будто проваливалась в сон, и тогда ей мерещилось, что она трет и трет ванну щеткой, глаза болят от едких паров чистящего средства, костяшки пальцев стерты до крови, но она все трет и трет эту чертову ванну... А потом понимает, что сил ее больше нет, и выходит в коридор, и ищет в рукаве пуховика шарф... Самое главное: вешаться можно только на своем крючке...

  В пять утра прогрохотал будильник Терещенко. Потом, сдавленно матерясь и спотыкаясь об обувь, брошенную в коридоре, Терещенко собиралась на работу. Затем полоска света под дверью погасла и хлопнула входная дверь. Она ушла.

  Как же хочется хоть чуть-чуть поспать... У Лиды в аптечке, кажется, есть снотворное...

  Да, где-то было... Выпить - и заснуть нормально наконец...

  - Лена!!! Лена, ты что делаешь?!!

  Она очнулась от окрика Лиды. На столе лежала горка вылущенных из блистера таблеток. Руки сами продолжали начатое.

  - Лена, ты что задумала? С ума сошла?

  - Я... я не знаю...

  Потом, когда Лида все допрашивала ее, все лезла в душу, все хотела узнать, всерьез это было или понарошку, Лена только трясла головой, плакала и повторяла:

  - Я не знаю.

  Никита, как оказалось, просто пришел домой в стельку пьяный и вырубился. А жил он со старенькой глухой бабушкой.

  Когда уставшая после с огромным трудом сданной летней сессии (по проклятому старославу, слава богу, четверка), подавленная предстоящей встречей с родителями, которым Лида рассказала о ее странном поведении, Лена собиралась к отъезду домой, Терещенко - перед самым ее выходом из дома - вдруг протянула ей две сотки:

  - Возьми вот. Я занимала. Раньше как-то было... не вернуть...

  Лена смотрела на деньги испуганно и виновато, мотала головой:

  - Не надо, не надо... я все равно домой еду... у меня родители... купишь что-то сыну...

  И тогда Терещенко вдруг ее обняла, так крепко (а такая тощая!) и, кажется, со слезами в голосе сказала, что будет осенью ждать их с Лидой, что они - самые лучшие квартирантки, которые у нее были.

  Лена уговорила Лиду не рассказывать маме вообще ничего про Терещенко, вот прям ни словечка, потому что пусть уж лучше они с ней живут, чем переедут к какой-нибудь бабке. Ленка даже включила воображение и сказала: а бабка наверняка неряха. И у нее пять котов. Всюду шерсть. Пылища. И Лида тогда ответила, что про Терещенку она Лениным родителям ничего не скажет плохого. Она бы и про Ленкину выходку с таблетками ничего не сказала. Но не могла. Потому что это очень важно. Она, Лида, несет за Ленку ответственность. (Выкинула бы лучше эту ответственность к черту, думала Лена, но пока в городе появились только контейнеры для раздельного сбора мусора 'Металл', 'Стекло', 'Пластик'. Контейнера с надписью 'Ответственность' еще не ввели, а просто так Лидка, конечно, не могла ее выбросить.)

  Перед школой когда-то высадили аллею, которая должна была вести прямо к крыльцу. Но деревца очень плохо прижились. Несколько - самых ближних к выходу из школы - сломали хулиганы, а прочие вроде бы росли, но как-то хило. Лет через десять, может, они и превратятся в мощные, раскидистые деревья, но не раньше.

  На заднем дворе, там, где обычно курили на переменках старшеклассники, разрослись огромные кусты сирени. Каждый год, в мае, когда она начинала цвести, сирень нещадно выламывали школьники, и всякий раз сердобольные люди оплакивали ее: погубили цветы, изверги! Но каждый год сирень разрасталась еще сильнее, еще гуще цвела, как будто смеялась над теми, кто хоронил ее прежде времени... И над этими чахлыми, посаженными под линеечку деревцами перед школой она смеялась тоже. За ними ухаживали, их белили по весне, поливали в засуху - и что? И кто из года в год побеждал?

  Лена смотрела на школьный двор из окна учительской. Ей вспоминался выпускной. После праздника, уставшие, еле ковыляющие на каблуках, со съехавшими набок прическами, они с подружками подошли к ее маме, завучу, и спросили:

  - Может, мы завтра придем? Такой разгром в школе... Поможем убрать...

  Мама засмеялась:

  - Девочки, вы еще не поняли... Вы свободны от школы! Свободны совсем!!! Впрочем, - сказала она, - если силы есть, приходите, разгром действительно имеет место быть...

  И они пришли, и больше делая вид, что им плохо, чем действительно страдая от похмелья и усталости, помогали убирать мусор в спортзале, где проходил банкет, раздвигать столы и разносить по аудиториям стулья.