Три года счастья (СИ)

— Прости, я выбрал семью…

— Прощаю, Элайджа, потому что ты признал свою вину. Ты не мог выбрать любовь и теперь будешь винить себя…

— В сердце пустота… Я так боялся, что мой брат лишит тебя единственного, что у тебя осталось — жизни… Я не вынес бы этого… Твоей смерти… Легче мне простится с жизнью, чем пережить твою смерть…

— Ты должен сражаться за семью… Ты поступил правильно…

Она обнимает его. Так порывисто, счастливо, всего на короткое мгновение крепко сжимает руки у него за спиной. Потом, опомнившись, отступает на шаг.

— А теперь мне пора, Элайджа, — она желает уйти, но первородный удерживает ее зв руку, притягивает к себе.

— Все это ложь, потому что ты не простишь меня, — громко и тут же трогается с места, потому она не поддается, пытается вырваться.

Кудри по лицу, когда он дышит слишком близко и нашел в себе смелость коснуться ее волос, заправить их за ухо. В какой-то момент она, смотрит в глаза так спокойно, с идеально ровной осанкой, только руки опущены вниз. Больше не коснется его.

Нельзя.

Пробует повторить за ней. Ветер проникает под рубашкой и он чувствует ветер.

Ловит украдкой её взгляд. Спокойный, счастливый и свободный.

Их сейчас двое.

Но вскоре он останется стоять один на этой дороге.

Она не простит его.

Он не простит ее.

Поедет на дно, в пустоту и темноту, искусает губы в кровь.

Он сделал, как нужно, а сейчас поступит не правильно.

Он нежно ведет пальцами по ее лицу, запоминая каждый миллиметр ее молочной кожи, каждую родинку, что так сводят его с ума.

Запомнить.

В последний раз.

Сделать, то что запрещено и после проститься.

“Катерина, настоящая и живая, которая не простит меня”, — стучит в голове. И отчаяние, сжавшее горло.

Делать, то что запрещено, а после расколоть мир.

Губы в губы, захлебываясь, глотать, насыщая легкие, вены, пробираясь под кожу.

Впечатывая, сплетая во что-то единое, неделимое, вечное. Что останется и после смерти во Вселенной?

Любовь останется после смерти.

Любовь останется даже если о ней молчать и отпустить, если не простит.

Любовь останется в сердце и самом потаенным уголку души.

“После того, как все рухнет, мы будем стоять на руинах, и я буду держать твою руку, Катерина, даже если ты не простишь…”

В последний раз.

— Элайджа, ты признал свою вину и должен отпустить, разбить на части, принести любовь в жертву, во имя семьи в последний раз, — неразборчивым бурчанием, не разрывая поцелуя. Потому что поддалась. Потому что им мало друг друга. Потому что без него, удушье и смерть.

Потому что без него она беззащитна. Потому что без нее этот мир превратится в выцветший серый и цветы увянут. Он увянет без той, что наполняет его жизнь смыслом и цветами.

— Я люблю тебя.

Руки на плечи, и ближе, ближе. До самого сердца.

Звонком клинков и гулом колоколов в голове: “Живи, Катерина я отпускаю тебя. Я так испугался, что ты меня не простишь.”

Она сегодня на вкус, как сладкая карамель, только в смешку с чем-то кислым, потому что этот поцелуй прощальный.

Поцелуй прощения.

Последний поцелуй.

Последние секунды.

Прощение.

Наверное, он все понимает, потому что брюнетка не задает лишних вопросов, отвечает на поцелуй, обвивает за пояс руками, притягивает ближе и ближе.

— Все хорошо, Элайджа, ты слышишь? Все хорошо. Я в порядке. Я пойду?

— Иди, моя Катерина… Прости…

Дальше ему нельзя.

Она выкраивает стыдливую улыбку на губах без промедления тянется к нему навстречу. Майклсон изумлённо принимает её объятия, счастливо закрывая глаза. Впервые вдыхает её аромат — сладковатый, цветочный, пьянящий. Лепестки свежих роз. Роз, шипы которых ранят до крови его кожу. Чувствует громко бьющееся сердце в её груди. Слышит сиплое опаляющее дыхание на плече. Видит трепещущие пальчики, крепко цепляющиеся за его шею. Он всё равно не отпустит, больше не сможет, но должен.

Отпустить.

Дальше она уходит, не оборачивается. Идет вперед, потому что их пути расходятся.

Вышагивает аккуратно в ярко-красных босоножках на высоком, тонком каблуке. Каблук проваливается, потому что она идет по песчаной дороги. Трудно идти вперед без него.

Трудно идти по такой ровной дороге, потому что жизненный путь не может быть прямым и ровным.

Все.

Дальше ему нельзя.

Дальше одной.

Дальше дышать и глотать воздух по раздельности.

Нельзя идти за ней.

Нельзя идти по этой ровной дороге.

Нельзя, потому что он выбрал другую дорогу: крутую, каменистую, залитую кровью.

Нельзя, потому что она не простит.

Последние секунды и он кусает губы, до крови, скрещивает руки на груди и прислушивается к тиканью наручных секунд.

Последние секунды, прежде чем она исчезнет, раствориться.

Вдох.

Их ни стало за секунду.

Взволнованный шёпот ей вслед и он расплыться в радостной улыбке:

— Прости, Катерина…

Пробуждение тоже быстрое, словно ледяной водой окатили, вымыли сон из-под век. Выдыхает потерянно, не желая открывать глаза, отпускать темноту — а вдруг чудо ещё вернётся?

Вдруг они еще будут вместе и она простит?

Ещё с минуту ему тепло.

Потом снова начинает дрожать.

Не от холода, верно, а от картинки с привкусом запоздалой надежды и горчащего сожаления под языком: Так могло бы быть. Если…