Три короба правды, или Дочь уксусника

У дверей участка ряженые остановились и заколотились в дверь. Навстречу вышел сам пристав. Поняв, что суровый подполковник не намерен приглашать их внутрь, комедианты начали свое представление прямо тут же, встав полукругом вокруг крыльца. В центр вышел мальчишка, в котором Артемий Иванович с поляком узнали своего попутчика. На нем был старый латанный военный сюртук поверх все того же отцовского зипуна, деревянная шашка, колпак с вороньим пером, две картонные медали на груди и погоны.

Взявши под козырек своего странного головного убора, мальчишка обвел глазами стоявших и обратился к приставу:

Здравствуйте, все почтенные господа,
Вот и я пришел сюда!
Извините меня в том,
Что я в платье худом, —
Обыкновенно по два, но бывает и больше.
У меня дома есть парадный мундир,
На котором пятнадцать дыр
И пятьдесят две заплатки.

Капитан вылез из саней, задетый упоминаниями о мундире с заплатками, и затрещинами проложил себе сквозь ряженых дорогу. Отец Серафим поспешил следом.

– Мы к тебе, Иван, по делу, – сказал приставу капитан. – Разговор серьезный есть. У тебя Иваны-не-помнящие-родства часто бывают?

– Ну я, например, Иван, – сказал подполковник. – И какой ты мне родственник – понятия не имею. Ну что, ты поехала?

Пристав обернулся к жене, вышедшей из двери.

– Поехала.

– Вон, какая-то дама в извозчике сидит, может, она тебя с собой в город возьмет…

Сеньчукова помахала дочке, смотревшей на нее из окна, и проследовала по тропинке в снегу прямо к саням Артемия Ивановича.

– Сударыня, вы, случайно, не в город? – спросила она у Фаберовского. – Не согласитесь ли вы меня подвезти? В этих местах, да еще вечером извощиков не сыщешь…

Не дожидаясь ответа, она примостилась на сидение рядом с поляком.

– Вот, – сказала Сеньчукова, демонстрируя документ в коленкоровом переплете. – Паспорт, дозволяющий повсеместное в Российской империи жительство. И никаких «при муже»! А вы, сударыня, замужем?

– Замужем, – сказал Фаберовский, пытаясь исказить голос и сделать его хоть сколько-нибудь похожим на женский, но это не помогло.

– Граф! – воскликнула приставша, узнав его, и сдернула с головы его платок и капор с вуалью. – Но что вы здесь делаете?! Я знаю, что вы преследуете меня, но почему?

– Я влюблен, пани, – кхекнул в кулак поляк, и Артемий Иванович сдавленно хрюкнул на козлах.

– Шпион! – крикнул вдруг с крыльца капитан и указал пальцем на Фаберовского. – Задержите его!

– Трогай! – стукнул кулаком в спину Артемию Ивановичу Фаберовский.

Лошадь сдернула санки с места и неторопливо затрусила прочь от участка. Капитан бросился следом, но оступился с тропинки и по колено провалился в снег, набрав его полное голенище. Отец Серафим схватил за ухо мальчика в колпаке и, указывая вслед уезжавшему извозчику, велел догнать и проследить до самого конца, за что пообещал двугривенный. Мальчишка бросил на снег колпак, деревянную шашку и, срывая на ходу «ордена» и «погоны», помчался за санками.

Он их догнал, и в темноте на Неве несколько раз пытался пристроиться сзади, встав на концы полозьев, но каждый раз вовремя замечался поляком и летел кубарем на лед, получив от Фаберовского по уху. Сеньчукова отчаянно лупила Артемия Ивановича кулаками по спине, требуя ехать быстрее, но сколько тот не хлестал лошадь вожжой, быстрее она не шла. Одно время им показалось, что назойливый мальчишка отстал: сколько они не оглядывались, но разглядеть его в темноте не могли. Приставша успокоилась.

– Вы знаете, граф, – сказала она. – У моего отца сзади образовалось большое синее пятно. Признаюсь вам, он сказал мне, что вы не настоящие доктора, потому что у меня нет никаких пятен.

– Но в этом нет ничего удивительного, пани. Ваш отец уже поражен вибрионом, и во всем ему уже видятся чьи-то происки. А ваш организм более сильный, и благодаря вовремя сделанной прививке совсем не подвергся заражению.

Донесение Одесского губернского жандармского управления в департамент полиции от 2 января 1893 г. № 1311