Три короба правды, или Дочь уксусника

– В докторскую книгу и в книгу дежурного ничего не записывать, и пошлите приказ Феоктистову от моего имени, чтобы в газетах не было ни единого слова о происшедшем.

4 января 1893 года, понедельник

– Ваше превосходительство! – В дверь спальни постучала Луиза Ивановна. – К вам околоточный с дворником.

– Я же показывал им уже бумаги, – Фаберовский вытянул под одеялом ноги и уперся ими во что-то тяжелое, лежавшее поверх одеяла. В комнате было еще темно. Он рывком сел. На одеяле брюхом вверх лежал сам спаситель Полкан и следил за поляком из-под полуприкрытых век. Фаберовский откинул одеяло и спустил ноги.

«Все-таки правильно, что я у Вареньки не остался, – подумал он. – Пан Артемий наверняка на Шпалерной дрыхнет, а сейчас насчет вчерашней стрельбы на лестнице надо объясняться, чтобы шум не подняли.»

Поляк слез с кровати, натянул штаны, набросил сюртук и вышел из спальни в коридор, сонно шаркая ботинками. Яркий электрический свет от лампы на стене слепил глаза.

– Луиза, пан Артемий не приезжал? – сказал Фаберовский, прикрывая глаза рукой.

– Нет.

Он кивнул и пошарил по животу. Часы остались в жилетке на спинке стула.

– Который нынче час?

– Девятый.

– Зови сюда околоточного.

Из прихожей появился смущенный околоточный.

– Там ваш подчиненный у Шульца нашалил-с, – сказал он. – Уж вы подойдите, мы его без вас трогать не решаемся.

Фаберовский покорно напялил шубу и шапку и вышел на лестничную площадку. Вчерашнее поле битвы предстало перед ним во всем своем великолепии. Пол был усыпан битым стеклом, местами испачканным кровью. Ледяной ветер врывался в разбитое окно и колыхал почерневшие от мороза листья аспидистр. Ниже площадкой топтались дворник со стекольщиком, молодым русым парнем с бородкой, который вынимал осколки из рамы. На подоконнике рядом с ним благоухал свежей олифой огромный кусок белой, самой дорогой, замазки в промасленной бумаге.

– Будку тоже стеклим? – весело спросил он, увидев Фаберовского.

– Пошути еще у меня! – огрызнулся тот, не расположенный с утра к шуткам.

– Сыскную вызывать будете? – спросил околоточный, скрипя сапогами по осколкам на лестнице и разглядывая изрытые пулями стены.

– Сами, своим ведомством разберемся.

– Тогда можешь все убирать, – велел околоточный дворнику. – А пока с нами пошли. Гирьками орудовали. – Полицейский колупнул ногтем вмятину в штукатурке, и такую же вмятину на полированном дереве перил. – А Веберам клистир надо прописать, что до сих пор швейцара в приличном подъезде нету.

На улице Фаберовский увидел небольшую толпу зевак, стоявшую напротив разбитой витрины в мебельном магазине Шульца. Здесь же торчали сам Шульц и городовой, старавшийся удержать публику на достаточном расстоянии.

– Вот-с. – Околоточный показал Фаберовскому на разбитую витрину. – Он там.

Поляк заглянул внутрь магазина. На самой большой двуспальной кровати лежал огромный ком розовых атласных одеял, похожий на чудовищных размеров нераскрывшийся бутон. Двумя пестиками из бутона торчали ноги Артемия Ивановича.

– Так чего его не вынули? – спросил Фаберовский.

– Господин Шульц опасаются, – пояснил околоточный. – Они уже туда лазили, а господин в одеяле лягаются и Сибирью грозят-с.

– О да, – подтвердил Шульц. – Я опасаюсь.

Поляк поднял голову и взглянул на верхний брус рамы, из которого сверкающим ножом гильотины свисал огромный треугольный осколок стекла.

– Так и будем через окно представление смотреть? Может, вы дверь откроете? И занавес опустите. А почтеннейшую публику – до дупы.

– Расходись! – гаркнул городовой, и зеваки поспешили разбежаться.

Шульц открыл дверь в магазин и впустил поляка и дворника с полицейскими внутрь. Пока хозяин задергивал шторы, Фаберовский с дворником попытались развернуть ком одеял с Артемием Ивановичем в сердцевине. Бутон развернулся, и далеко не райское благоухание заполнило помещение магазина. Прятавшийся внутри шмель за ночь уделал все одеяла.

– Фу! – фыркнул Артемий Иванович и попытался завернуться в одеяла обратно. Новая волна благоухания распространилась вокруг. – Фу! Фу! Фу!

Поляк обернулся к дворнику.

– Позови Луизу, надо этому харю обмыть да почистить слегка, чтобы до бани хотя бы довести.

Подошел Шульц и со страхом взглянул на облеванные одеяла.

– Какие убытки! – прошептал он.

– Кто такой? – строго спросил Артемий Иванович, разлепляя глаза.

– Карл Шульц, владелец этого магазина и мебельной мастерской.

– Так ты и есть тот подлец, что девять лет бесчестил девушку и так на ней и не женился? – Артемий Иванович сел. – Тебя-то я здесь и поджидаю. А то, как вошь верткий, зараз не словишь. Ты готов жениться, сволочь?

– Я еще недостаточно обдумал этот вопрос, – растерянно сказал Шульц.

Наступила тишина.