Три короба правды, или Дочь уксусника

Фаберовский с Владимировым прошлись вдоль ряда, внимательно разглядывая извозчиков и закладки. Один из них особенно понравился Артемию Ивановичу, солидный, в обшитом соболем армяке, в бобровой шапке, опоясанный кожаным поясом с серебряными бляхами, в рукавицах из белой оленьей замши. Однако для верного подхода к неприступному величественному лихачу Артемий Иванович выбрал самого молодого и скромного, явно недавно вступившего в эту касту.

– Послушай, любезный, – дружелюбно обратился к нему Артемий Иванович. – Кто таков вон тот лихач в бобровой шапке?

– Терентий Ухабов, вашество.

– Он кого ждет, или просто стоит?

– У него завсегда своя штучка, он каждый день ее возит с господами офицерами то сюда, то в «Аркадию». Кавалеров марьяжит она – будте нате!

– А ты сам кого-нибудь ждешь?

– Нет-с, в очереди стою.

– Тогда ухабовская «штучка» на сегодня твоя, мы его забираем, – сказал Артемий Иванович. – А если кто поперед тебя полезет, скажешь – я велел ее к тебе посадить.

И он решительно направился к Ухабову и забрался к нему в сани.

– Занят, – сквозь зубы сказал лихач, даже не оборачиваясь.

– Мы тебе освобождение на сегодня выписываем, – сказал поляк, тоже залезая в санки.

Ухабов недоуменно оглянулся.

– Может, господа желают, чтобы я городового кликнул?

– Желают, – нагло сказал Артемий Иванович.

– Иван Силыч, извольте подойти сюда. – Лихач повелительно поманил пальцем заиндевевшего городового. – Надо бы господ ссадить да до участка с ними прогуляться.

– Что вы безобразите, господа? – начал городовой, грозно шевеля обледеневшими усами. – Извольте покинуть экипаж и следовать за мной.

– Да ты хоть знаешь, с кем ты в таком тоне смеешь разговаривать, чучело гороховое?! – повысил голос Артемий Иванович, поправляя зажатую подмышкой жестянку. – На вот, читай, если грамотен.

Открытый лист произвел на городового устрашающее впечатление. Он побагровел и развел руками:

– Терентий Павлович, ничем не могу-с…

– Вот что, Иван Силыч, – сказал Артемий Иванович, выбираясь из санок. – Садись на мое место и доставь-ка господина лихача на Гороховую. А мы следом на одном из этих подъедем.

Городовой покорно полез в сани к Ухабову.

– Господа, не погубите, – вдруг неожиданно плаксивым голосом сказал лихач. – Ежели чего надо, за мной дело не станет.

– Городовой, выметайся, – велел Артемий Иванович. – Иди дальше тумбу изображать.

Городовой сделал под козырек и испарился. Артемий Иванович закурил и вернулся на сидение рядом с поляком.

– Что вы хотите от меня, господа? – спросил лихач.

– А хотим мы от тебя, Терентий Ухабов, – сказал Артемий Иванович, стряхивая пепел в пепельницу, висевшую сзади у лихача на поясе, – закладку твою на сутки, со всею сбруею и твоим лихаческим прибором.

– Куда ехать прикажете? – тяжко вздохнул Ухабов.

– Никуда-с. Мы без тебя обойдемся.

– Как это?! – Ухабов испуганно обернулся. – Вы же не сдюжите!

– И не с такими управлялись! – сказал Артемий Иванович. – Мы с Нижебрюховым-купцом уж столько рысаков загнали – тебе и не снилось!

– Помилуйте, барин! Мне ж без рысака никуда!

– Покатаемся и отдадим, господин лихач. – Поляк похлопал лихача рукоятью трости по плечу.

– Только не окормите и не опоите его, ради Христа! И ежели на галоп собьется – не насилуйте, все равно не сдюжите. Вам-то не все ли едино? Не на бегах.

Ваше превосходительство!

Это письмо попадет к Вам только в случае моей смерти, поэтому прошу Вас не оставить своим отеческим попечением мою вдову, Пенелопу Фаберовскую, урожденную Смит, и детей, прижитых нами в законном браке, а также тещу мою Эстер Смит, которые являются британскими подданными и пребывают в настоящий момент в Якутске, не имея средств выехать оттуда. Покорнейше прошу также Ваше превосходительство не отказать в зависящем распоряжении об отправлении за казенный счет упомянутых выше особ на родину.

Степан Фаберовский

* * *

В середине дня Фаберовский отправился на квартиру к Черевину и получил у Карпа подробное письмо от генерала с сообщением о том, что жандарм, который дежурит вечером на Миллионной у Зимнего, предупрежден, чтобы Артемия Ивановича он от дворца не гонял, а других извозчиков на Миллионную не пускал. Далее следовали подробнейшие и бесполезные указания, что делать, если на них нападут за городом на улице, и что делать, если поведут в дом. Все они начинались словами «Боже упаси» либо «Ни при каких обстоятельствах», и заканчивались утверждением: «Я направлю туда казаков».