Три короба правды, или Дочь уксусника

Петр Емельянович поднес им водки, и поляк сказал, беря рюмку:

– Все это хорошо, пан кухмистер, да только нам с паном Артемием на поезд надо. Извольте распорядиться наши шубы принести.

* * *

Они приехали на вокзал, когда был уже дан первый звонок, пассажиры были допущены на дебаркадер и успели рассесться по вагонам. Отдав два с полтиной и получив в кассе желтые билеты во 2-й класс, Фаберовский с Владимировым бросились искать свободные места. Им повезло. Одно из отделений было почти пустое – в нем сидели только два человека: мужчина в мундире акцизного ведомства и дама в кроличьей шубке.

В поезде было хорошо натоплено, и поляк позволил себе распахнуть шубу. Артемий Иванович сел на обтянутый тиком диван, поставил судок в ногах и принялся греть ладонями озябшие щеки.

– Меня однажды летом везли из Гатчины с расстройством желудка на казенных дрожках из дворцового госпиталя. Тоже еще то приключение было.

– А для чего это вдруг с дворцового госпиталя?

– Дело в том, что вскоре после злодейского убийства Государя Александра Николаевича я выследил в Петербурге одного подозрительного астраханского дворянчика. Он прибыл с делегацией губернского дворянства выражать соболезнования, и стал развозить в узелке по всему городу жестянки с бомбами. А потом до того обнаглел, что поехал прямо в Гатчину к новому царю. Я проследил его досюда, до вокзала, и послал в Гатчину телеграмму: «Злоумышленник выехал поездом таким-то и бомба при нем», а сам с еще одним агентом, снабженный от железнодорожных жандармов свистком и инструкцией, сел в поезд. Нам выслали подмогу, и за несколько верст до Гатчины навстречу поезду выставили целый отряд вооруженных солдат – врассыпную по засадам схватить злоумышленника в случае, если бы он вздумал выскочить на ходу из поезда. Однако дворянинчик спокойно доехал до Гатчины. Видим: взял он извозчика и велит ехать ко дворцу. Тут мы засвистели, приготовленные городовые сбежались, извозчика окружили и препроводили этого дворянина в дворцовую караульню!

– А желудок-то чего расстроился? – спросил Фаберовский. – Со страху, что ли?

– Нет, просто в жестянке икра оказалась. Этот астраханский дворянин ее знакомым в подарок развозил и с собою в Гатчину взял на закуску. Нам потом ее отдали, было подозрение, что она отравлена. Мы ее вдвоем с агентом прямо там на вокзале в буфете и приговорили под водочку с превеликим нашим удовольствием. И так мы с ним под эту икру ужрались, что начальство решило, будто икра и вправду отравлена была.

– Пану Артемию следует эту историю кухмистеру рассказать. То-то он удивится, что через черную икру, которую у себя в заведении лучшим посетителям подает, чуть будущего зятя не лишился!

– Тебе бы все издеваться, Степан! Они же меня иконой благословили, мать их растак!

– Да пану Артемию-то что? Не первая, чай, невеста обманута. Вот, скажем, в Якутске жена невенчанная имеется…

– Знаешь, Степан… Когда тебя иконой – это совсем другое… Я тебе 50 рублей дам, отдашь Асеньке, как будешь в Якутске.

Был дан второй звонок. По проходу между диванами к их отделению подбежал, тяжело дыша, пристав Сеньчуков с двумя чемоданами и, увидев два свободных места, спросил:

– Здесь не занято?

– Садимся здесь, Вера, – выдохнула Марья Ивановна, подбежавшая с дочерью к отделению вслед за сыном. – Я же говорила, Иван, надо было еще утром городового в город за извозчиком послать! Ведь чтобы Ольгу отправить к ее папаше, ты городового послал, а чтобы матери родной услужить – так нет! Хорошо, Федосей Иванович через реку на тройке перевез, дай Бог ему здоровья. Чуть не опоздали!

Фаберовский увидел, как Артемий Иванович переменился в лице и тут же скоропостижно уснул, склонив голову на грудь и упрятав лицо в поднятый телячий воротник пальто. Он больно ткнул Артемия Ивановича в бок, зная, что тот ни за что сейчас не проснется. Подполковник с интересом ожидал реакции спящего. Однако реакции не последовало. По проходу прошел кондуктор и попросил провожающих покинуть вагон. Попрощавшись с мамашей и сестрой, Сеньчуков быстро вышел обратно на дебаркадер.

Был дан третий звонок к отправлению, раздался свисток обер-кондуктора, и поезд тронулся, медленно выползая из-под шатра вокзала под открытое небо. Пристав достал портсигар и закурил, взглядом провожая плывущие мимо вагоны. Встреча в вагоне с отпущенным третьего дня арестантом сильно взволновало его. То, что бывший арестант так откровенно показал свое нежелание общаться с приставом, было вполне объяснимо. А вот второй пассажир в отделении, который без сомнения знал этого арестанта-француза, был ярко выраженным заезжим польским жуликом – типичным мошенником или шулером.