Три круга Достоевского

В создании культа того или иного человека Достоевский ви- нил не столько возведенного в культ учителя, сколько создающих культ учеников. Касаясь конкретного культа, культа Петра, писа­тель замечал: «Не столь Петр Великий виноват, сколько его хва­лители, следуя взгляду Петра Великого на русский простой на­род, как матерьял, платящий деньги и не более» [ЛН, 83, 313].

Вред преклонения перед учителем не только в закрепощении мысли. Этот вред может проявиться и в деятельности. Примером такого явления был для Достоевского воспитанный на преклоне­нии перед авторитетом старших дагестанский татарин Алей. Он слепо пошел за авторитетными для него людьми на разбой. Доб­рый человек совершил дело злое.

Достоевский показал, что люди сами создают себе великих. Создают, взяв за точку отсчета себя. Создают по разным при­знакам. Велик, так как наш, за нас, прогрессивен. Есть и такой довод.

Велик, так как занимает большой пост. Должность человека подменяет его личность. И высота занимаемого человеком поста преломляется в сознании людей в высоту и величие его личности. При этом то показательно, что, потеряв пост, человек этот вывет­ривается из сознания людей моментально, становится незамет­ным, если только он не оставил какой-то геростратовского типа след. Велик при жизни и мал после смерти. Даже и не физиче­ской, а должностной. При потере не жизни, а всего лишь долж­ности.

Достоевский показал, что учителя по должности не всегда спо­собны научить чему-либо положительному. И в этом случае, по сути, учителями, великими не являются.

Сошлюсь на один пример. Достоевский много внимания уделял русскому духовенству как идеологическому учителю народа. По должности это были большие люди, учителя. Но по сути совсем не таковы. В одном из писем, характеризуя висбаденского рус­ского священника Тачалова, Достоевский писал: «Интриган и мер­завец. Сейчас- и Христа и все продаст» [П, 3, 116]. А ведь он по должности призван Христа защищать. По личности он прямо про­тивоположен своей должности.

Здесь речь шла об одном, конкретном представителе русского духовенства. Не знаю, его ли имел в виду Достоевский, когда в одной из последних записных тетрадей отмечал: «Это была нату­ра русского священника в полном смысле, т. е. матерьяльная вы­года на первом плане и за сим — уклончивость и осторожность» [ЛН, 83, 623]. Тачалова или другого священника имеет в виду писатель — не так важно. Важно, что здесь намечено обобщение.

Обобщение было проведено и раньше. Его можно видеть в словах: «Народ у нас еще верует в истину... если только наши «батюшки» не ухлопают нашу веру окончательно» [ЛН, 83, 394].

Личность и должность у «батюшек» в полном разладе. Лич­ность работает против должности. Вернее, должность идеолога требует личности, а ее у человека, занимающего должность, нет. И вот несоответствие. Учитель учит совсем не тому, чему он дол­жен учить.

Записи в тетрадях и мысли, высказанные в письмах, нашли свое отражение и в опубликованном Достоевским. Так, в «Днев­нике писателя» он заметил, что у народа нет истинных учителей, на вопросы народа ответить некому. «Духовенство? Но духовен­ство наше не отвечает на вопросы народа давно уже. Кроме иных, еще горящих огнем ревности о Христе священников, часто неза­метных, никому неизвестных, именно потому, что ничего не ищут для себя, а живут лишь для паствы, — кроме этих, и увы, весьма, кажется, немногих, остальные, если уж очень потребуется от них ответа — ответят на вопросы, пожалуй, еще доносом на них» [1895, 11, 212 — 213].

Учитель, способный на донос, — это уже не учитель. Учитель, способный донести на своего ученика, — это вообще аномалия.

Какова бы ни была должность этих людей, учителями какого бы ранга они ни считались, фактически они не учителя. Лишь по какой-то злой иронии они отнесены к людям, возвышающимся над другими. Это безличности.

А учитель, по Достоевскому, не может быть безличностью. Без­личностным простительно быть лишь ученику. Ему-то и должен привить личностность учитель. Если, конечно, ее можно привить.

У Достоевского совсем иное понятие величия учителя, чем ши­роко распространенное. Он исходит из личности, а не из должно­сти. Он в основе своей не принимает мысль, что должность к че­му-то обязывает личность. К чему-то в смысле уступок, компро­миссов, сделок со своей совестью. Писатель не принимает раз­мышлений вроде того, что высказал его герой Лембке: « ... градо­начальник даже обязан верить в бога» [10, 339]. Ни к чему в этом плане должность не обязывает. Никакая должность не обязывает человека поступать противоположно своим убеждениям. Обязы­вает только личность. Учитель, если он истинный учитель, не лич­ность подгоняет под должность, а наоборот, накладывает на дол­жность отпечаток своей личности. К этому обязывает личность. В то же время должность не снимает с личности нравственной ответственности за свои поступки, ибо личность всегда в состоя­нии, если не изменить суть должности, то добровольно покинуть ее.