Три круга Достоевского

Итак, личность человека проявляется через стиль мышления, ценностную ориентацию, практическую и теоретическую деятель­ность. Если у человека нет личности, то «спасти мир» он явно не сможет. Сможет лишь его ухудшить. Для имеющего личность не­обходима, однако, определенная свобода деятельности, хотя, конеч­но, личность должна действовать в любых условиях. Будущее об­щества зависит от того, победит ли начало личностное или без­личностное.

Люди неодинаковы — есть личности, есть безличности, есть на­ходящиеся в каких-то промежуточных состояниях. Все эти люди не изолированы друг от друга, они влияют друг на друга. Одни в большей мере влияют, другие испытывают влияние. В этом смысле в человечестве всегда существовали, существуют и будут сущест­вовать учителя и ученики. В самом широком смысле этого слова.

Есть люди, стремящиеся быть учителями. Не все из них, одна­ко, способны на это. Но учат. Есть люди, неспособные жить без учителя. И нередко в качестве учителей они выбирают неспособ­ных чему-либо научить. Но при всех случаях ученик, если он при­знает учителя, считает его лучшим человеком, авторитетом. А иногда и создает культ учителя. Причем одно правило здесь не­сомненно: неспособные самостоятельно мыслить нередко слепо ве рят в своего учителя. В непогрешимость его суждений.

Достоевский ставил вопрос: ошибаются ли авторитеты? Ста­вил не потому, что хотел в этом плане для себя «мысль разре­шить». Самому все было ясно, разрешать нечего. Ставил по той причине, что встречался с мыслями о непогрешимости авторитетов. В своих статьях Достоевский спорит с теми, кто считает, что у борца за правое дело не может быть ошибочных суждений.

В таком подходе писатель видит проявление догматического стиля мышления. И замечает: «Все дело в том, что вы никак не можете себе представить, чтоб человек, «глубоко убежденный, про­никнутый святою, праведной мыслью, великий борец за правду», мог хоть когда-нибудь ошибиться и наврать вздору. Помилуйте, да это случается на каждом шагу, каждый день. Оглянитесь кру­гом» [1930, 13, 300].

Авторитеты могут ошибаться, учителя могут ошибаться. Более того, Достоевский убежден, что чем крупнее человек, чем он дея­тельнее, тем больше он может ошибаться. Не ошибаются лишь те, кто избегает всякой деятельности. «Разве умные люди не могут ошибаться? Да гениальные-то люди и ошибаются чаще всего в средствах к проведению своих мыслей, и часто чем гениальнее они, тем и крупнее ошибаются. Вот рутина, так та реже ошиба­ется» [1930, 13, 301].

Слепое преклонение перед авторитетом, вознесение авторите­та на уровень бога было для Достоевского явно ненормальным явлением. Он далее писал: «Вся штука вышла из того, что вы не хотели даже и предположить, что умный и свято-проникнутый лю­бовью к правде человек мог ошибаться! Да что это за безгра­ничное поклонение перед авторитетами! Что за служебность (мы нарочно выбираем словцо помягче) перед человеком, которого по­читаем и уважаем. По нашему мнению, можно уважать безо вся­кой служебности» [1930, 13, 302]. Здесь критикуется стиль мыш­ления, создающий самый настоящий культ учителя. Критикуемый автор считает себя прогрессивным, своего учителя тоже прогрес­сивным и убежден при этом, что прогрессивные не ошибаются ни­когда. Если же такой человек убедится когда-то в ошибке учите­ля, убедится прочно, то он скорее отлучит учителя от прогресса, чем признает, что прогрессивные могут ошибаться. Такой прием Достоевский не понимает и не принимает. Он замечает: «Точно прогрессивный и гуманный человек не может ошибаться? Со­шлись, положим, г. Родевич и г. Сокальский. Оба они и прогрес­сивны и гуманны; оба стремятся к той же цели. Но во взгляде на дело, но в средствах достижения цели они расходятся ради­кально и вот — заспорили. Неужели один из них должен уж не­пременно сейчас же сделаться и не прогрессивным и не гуман­ным?..» [1930, 13, 303].

Взгляд на авторитеты, как никогда не ошибающиеся, Достоев­ский отметает в корне. Он говорит ученикам, возводящим учителя к богу: «Он был без ошибок, он не мог ошибаться. Но в том-то мы с вами и разнимся, милостивый государь; такого детского и смешного поклонения мы не можем иметь» [1930, 13, 301].

Преклонение перед учителем Достоевский воспринимал как незрелость, безличностность ученика. Сам он считал, что человек, проповедующий хорошие цели, не застрахован от ошибок в выборе средств для их достижения. «Цели и средства — это разница, ми­лостивый государь. Белинский был благороднейший из благо­роднейших деятелей русских, но раза три в жизни основным об­разом менял свои убеждения. Одной правде он не изменял нико­гда» [1930, 13, 302].

Здесь попутно отвергается и такое убеждение учеников, что учение учителя должно быть монолитным и неизменным. Все мо­нолитное Достоевский не любил. Он любил. способное к измене­ниям, к жизни.