Три лилии Бурбонов

Придворные с интересом наблюдали, как две вдовы ударились в воспоминания на своём родном языке. После чего королеве-матери были представлены молодые люди со знакомыми титулами, но незнакомыми лицами, а также старые знакомые, но с новыми титулами, причём она всех очаровала своей любезностью. Со стен большой каменной галереи, где ранее была выставлена большая часть картин из знаменитой коллекции её мужа, пропало много произведений искусств. Тем не менее, Карл II пообещал своей матери сделать всё возможное, чтобы вернуть их. (Во время распродажи Мазарини купил для Людовика ХIV дворцовую мебель и гобелены, испанский посол для своего повелителя – несколько картин, Кристина Шведская – медали, драгоценности и произведения живописи, большое количество полотен также ушло в Голландию, часть из которых выкупили Генеральные штаты, чтобы подарить их Карлу II).

Бывшие апартаменты Генриетты Марии были великолепно переоборудованы, отделаны и освещены заново к её возвращению, но, к огорчению её фрейлин, как только она оказалась в них одна, то сразу упала в обморок. А после того, как пришла в себя, то причитая и заламывая руки, объявила себя «королевой неверных». Вдове было невыносимо смотреть из окна на Вестминстер-холл, где её мужу предъявили обвинение, и на Банкетный зал, перед которым пролилась его кровь. Снаружи продолжали весело звонить колокола, но первый её комментарий был таков:

– Руины и запустение окружают меня.

Дамы и офицеры её двора, в свой черёд, высказали своё мнение:

– Пребывание королевы в Англии не будет долгим.

Придворные же Карла II надеялись на то же самое. Хотя окрестности дворца были ярко освещены, в городе зажгли всего три костра в её честь. Правда, современник объяснил это так:

– То, что она не проехала через город, было одной из главных причин, почему не было выражено никакой радости, поскольку многие едва ли знали, что она была в тот вечер в Уайтхолле.

Тем не менее, через два часа после своего прибытия Генриетта Мария вместе с дочерью посетила некоего мистера Элиаса Эшмоула, близкого друга её придворного врача-католика Кейдмана, широко известного как антиквар, астролог и алхимик. Но по поводу чего она консультировалось с этим персонажем, осталось тайной.

На следующее утро королева-мать уже настолько пришла в себя, что смогла дать аудиенцию тайным советникам своего сына, которые в полном составе прибыли к ней, чтобы выразить ей благодарность в связи с её возвращением. Хотя из возглавил лорд-канцлер Хайд, Генриетта Мария встретила их с весёлым выражением лица. Герцог Йоркский вёл себя так, как она хотела, отказываясь приближаться к своей жене и новорожденному ребёнку. В тот же вечер её гостиная была наполнена гостями, восхищёнными её памятью на имена и лица, а также расспросами об их семьях и трудностях. Весь Лондон также жаждал увидеть Минетту, но это хрупкое создание несколько дней не покидало своей комнаты, «утомлённое путешествием». Только французскому послу, графу Суассону, было позволено увидеть принцессу «в каком бы состоянии она ни была». Король Карл II лично проводил его в комнату будущей Мадам, где она играла в карты со своей сестрой принцессой Оранской и братом герцогом Йоркским. Минетта была в широкополой шляпе и с разноцветной индийской шалью на плечах. Один придворный из свиты посла написал Мазарини:

– Монсеньор сказал, что никогда она не казалась ему, даже полностью одетая, такой красивой, как в тот день. Я помню, как однажды он вёл её по Вашей галерее, и я сказал ему, что она так прелестна, как будто является его ангелом-хранителем, но даже тогда у меня не было таких оснований восхищаться ею…

Леди Дерби тоже называла Минетту не иначе, как «наша очаровательная принцесса». Что же касается внешности самой Генриетты Марии, то Сэмюэл Пипс, секретарь Адмиралтейства, описывал её как «очень маленькую обыкновенную старушку и ничто… не отличало её от других простых женщин». Время приближалось к Рождеству и всё, казалось, складывалось хорошо для обеих Генриетт. Палата общин поздравила принцессу с предстоящим браком и преподнесла ей подарок в размере 10 000 фунтов. В очаровательном благодарственном письме та ответила:

– Хотя я не могу хорошо говорить по-английски, у меня английское сердце.

Приданое Минетты долно было составить 40 000 фунтов. А её матери в качестве компенсации за её разорённые и опустошённые земли предложили 30 000 фунтов в год, к которым её сын-король добавил ещё пенсию в размере 30 000 фунтов из казны.